Дневник N 10 (продолжение) 14 октября 1941 года
Вчера, зайдя к Кочеткову, узнал, что весь Союз писателей эвакуируется в Ташкент, и решил на свой страх и риск эвакуироваться с ним, учитывая сложившуюся обстановку (германское наступление продолжается; они взяли Вязьму; от Москвы ничего не останется - недаром выезжают Союз писателей, МГУ, Мосфильм и студия, где работает Нина Прокофьева). Вчера же в Союзе получил справку об эвакуации, включился в эшелон N 2 и внес деньги за билет. Еще неизвестно, когда идет поезд.
Первый эшелон уезжает в 9 часов (утра). Насчет 2-го эшелона нужно все время ходить узнавать. Я уже уложил те вещи, которые я возьму. Основной риск - быть разбомбленными на участке Казанской ж.д. до Рязани, который, как говорят, немцы очень бомбят. Везу 7 boоtes de conserves1. Что я буду делать в Ташкенте, как жить? Неизвестно, но ехать надо; раз все уезжают, глупо оставаться. Скорее здесь разбомбят, чем у Рязани. Кроме того, я сильно надеюсь установить в Средней Азии контакт с Митькой. Остался ли он в Ташкенте или уехал в Ашхабад? В Ташкент едут и Тагеры и, возможно, Кочетковы. Конечно, неприятна долгая дорога; конечно, я недостаточно запасся продовольствием - пока налицо 5 коробок горошка и 2 крабов; но все же ехать надо; кроме всего остального, хорошо то, что в Ср. Азии не холодно и нечего бояться морозов, отопления, сугробов и т.д. Je ne me fais aucune illusion2, но лучше ехать - здесь грозит физическое уничтожение от бомбардировки и дальнобойной артиллерии. Попытаемся! Интересно, когда поедет эшелон N 2; хотелось бы успеть закупить "шамовки" и вообще как-то завершить свое существование в Москве. Плохо то, что паспорт мой - в прописке. Постараюсь утром его достать; не знаю, будет ли он уже в домоуправлении. Итак, еду. Очень надеюсь, что вновь встречусь с Митькой. Кроме того, Ср. Азия - интересная штука.
A Dieu Vat. Этот дневник продолжу, очевидно, уже в поезде. Увидим, как все это сложится. le m$eme jour3 Или я - сумасшедший, или - хуже, трус и безвольный человек, но я сегодня утром решил не уезжать. Никаких объективных причин для этого нет. Есть причины только таящиеся в самой глубине моей души. Я не могу ехать. Одно слово "эвакуация", слова "эшелон", "вокзал" наводят на меня непреодолимый ужас и отвращение.
Сегодня попытаюсь взять 150 р. обратно. Муля уже знает о том, что я собирался ехать, но не знает, что я переменил свое решение. Эвакуация для меня проклята смертью М. И. Я не могу уезжать. Пусть все уезжают - я останусь. Сегодня увижусь с Сербиновым. Возможно, поступлю в школу N 661 (335-ая соединилась с ней), если примут. Стоит ли? Что не стоит, так это вдаваться в маразм. Мне страшно хочется повидаться с Мулей, но он ничем не может помочь моему состоянию. Не понимаю, как я не могу точно выяснить, что мне советует Бог: ехать или нет?
Tantфt1 мне кажется, что ехать мне надо, tantфt Бог, по моему мнению, ясно и определенно говорит: нет отъезду. Трудно понять. Нет хуже положения, когда человек не знает, чего он сам желает. Я ничего не желаю, кроме хорошей жизни среди книг любимых; когда мои желания в области решений переходят за грань этого, то я теряюсь. Не хочу ехать в Ташкент, потому что не знаю, что меня там ждет.
Что со мною происходит? Каждое принимаемое мною решение автоматически подвергается автокритике, и притом столь безжалостной, что немедленно превращается в решение диаметрально противоположное первому. Мое положение трагично. Оно трагично из-за страшной внутренней опустошенности, которой я страдаю. Конечно, это - трагедия. Не знаю, что думать, как решать, что говорить.
Мысли о самоубийстве, о смерти как о самом достойном, лучшем выходе из проклятого "тупика", о котором писала М. И. Не могу же я ехать в Ташкент из-за того, что там - а может быть, и в Ашхабаде - Митька! Я знаю, что Муля мне будет советовать отъезд… Но я не могу. Огромная психологическая трагичность и сложность этого отъезда чреваты для меня мрачнейшими последствиями. Как говорится, я все время а la croisйe des chemins2. И ни одного chemin3 не могу взять, так как я привык летать - просто летать, а тут тебе предлагают: выбирай дорогу! Как рыбе сказать - выбирай, какой дорогой ты пойдешь! Но мое решение, хотя и хромоватое, принято: не поеду, и баста. J'y suis j'y reste4. В крайнем случае, не получу моих 150 рубл. обратно - и все. Попробую, что такое осажденный город. Увидим. Бегут? - Пусть! Попробуем соригинальничать. Попробуем дерзнуть. Не все еще потеряно. Жизнь - впереди.
Вечер того же дня 7 ч. 45 вечера. До чего приятно писать. Пока я пишу эти строчки, у меня впечатление, что я исполняю вроде ритуала, пишу свое духовное завещание, фиксирую мои последние моральные пожелания. Надо признаться - мое настоящее положение откровенно шаткое и неустойчивое. Мое благополучие, мой любимый покой, кoторый позволяет мне в данный момент писать, и читать, и записывать, - все это держится на волоске, который может оборваться с минуты на минуту. Мое "я" в опасности. Сербинов завтра отправляется со своим дядюшкой в Челябинск на самолете. Прошлое пустеет, a оно тоже держится на волоске моей памяти. Что же это, конкретно, за опасность, которая мне угрожает? В общем, в первую очередь, постоянная угроза быть посланным на "сельскохозяйственные работы", иными словами рыть траншеи под неприятельским огнем (авиации) и с чувством ненужной жертвы. Во-вторых, могут в случае необходимости мобилизовать всех, кто способен носить оружие, чтобы защищать город. Две альтернативы: либо быть посланным на "трудовой фронт", либо стать солдатом (я - солдат, это меня нисколько не устраивает, ну никак).
Две альтернативы… да еще может быть, что, побывав на "трудовом фронте", мне придется пройти через настоящий фронт. Серьезно, я подумываю о том…, чтобы придумать третью альтернативу, а именно - проявить хитрость и действовать так, чтобы меня не мобилизовали, чтобы не быть мобилизованным никуда. Ходить на занятия, откуда никуда не посылают. Все это мне кажется несерьезным. Пока не посылают людей через милицию и домком, все в порядке. Самая х…. этой истории в том, что никогда не знаешь, какая вожжа попадет под хвост милиции и домкома или райвоенкомата. Например, если бы я ходил в школу, меня бы наверняка послали на "сельское хозяйство". Надо быть хитрым и предусмотрительным: а я - ни то, ни другое. Надо будет таким стать. Завтрашний вопрос касается и продуктов. Повсюду огромные очереди. Все покупают много, как будто знают, что им может хватить надолго. Я же ничего не покупаю. Завтра я получу 150 рублей, которые я заплатил за ташкентский билет. Ташкент на х..! Обойдемся без этой волынки эвакуации. Тетя в панике, нельзя сказать, что это помощь, да-сс. Единственный, кто хоть немного поддерживает, это Муля, но я его почти не вижу, он так занят! К тому же, он, по-моему, скоро уедет, так что я буду абсолютно один. Еще одна угроза: вопрос обязательной военной учебы, которая касается людей от 16 до 50 лет. А мне 16 лет… Мне кажется, что там обучают элементарному военному "искусству" тех, кого завтра пошлют на фронт, или тех, кто будут защищать Москву, с помощью самого короткого военного обучения. Просто готовят "свежих" солдат. Тоже не особенно весело.
Перед тем, как меня прописывать по паспорту, меня записывают на "военный учет", в нем главная опасность. На самом деле мне совершенно ясно, что нет возможности защититься от всех угроз и опасностей. Но я постараюсь все же обеспечить себе максимум стабильности, хотя я не особенно рассчитываю на конечный успех моих попыток. Огромное количество народу сейчас уезжает из Москвы. Открыто говорят о возможности прихода немцев в столицу. До чего же моя тетя и ее подруга и помощница, которая у нее живет, не "элегантны": они все время болтают, жалуются без конца. Недостает сельф-контроля. Да и вообще никакого "контроля". А Ленинград и Одесса все еще не взяты. Какой стыд, если Москву возьмут до того, как будут взяты эти два города. Завтра постараюсь достать денег в Детиздате.
Пойду в монастырь (по поводу рукописей моей матери). Разберу там книги, те, которые мне нужны, и те, которые можно продать, и лишние. Зима наступает большими шагами. Надо полагать, она будет трудной. Только бы не потерять эти торопливые записи. Только бы… только бы… все, конечно.