Мы вечером ехали, а в те годы в пять вечера между райцентрами уже никто не ездил - машин-то не было и бензина тоже. И вот едем сквозь снеговое поле - снега мало было - сантиметров 40-50 - поле хорошо видно. Остановились, вышли, свет погасили - дико - над нами черный купол со звездами - вокруг синий от луны снег до самого горизонта. Куда голову не поверни - все одинаково - снег ровный, как стол. И ничего, ничего живого, как будто бы весь мир уже давно вымер. Ни одного ласкового, доброго желтенького огонечка. Нет только белый и синий. Постапокалипсис какой-то в образе темной старинной Волги, посреди белого безмолвия. Произвело впечатление, даже мурашки по спине - совсем-совсем не от холода. Вроде как и красиво - хочется посмотреть, а страшно становится, совсем не по себе. Мысли дикие - а если Волга не заведется? Зачем двигатель выключал. Как у Высоцкого - «назад - пятьсот, вперед - пятьсот, и к ночи точно замете, так заровняет, что не надо хоронить. Хотя впечатление портила прочищенная грейдером дорога. Лишь она одна говорила о том, что жизнь наша еще не закончилась и что есть какая-то надежда добраться до теплого ночлега, до людей, до очага. А каково было нашим предкам-ямщикам. Одни, без карты, без компаса. Только на собственную память, только на обостренное чутье, двигались они по этой пустыне и в лунные вечера и в пургу. А ведь только государственные дороги были накатаны и провешены. А сельские - нет! Сильные ребята были.
И тогда мне стало стыдно, что я - потомок ямщиков, пусть дальний, но все ж, работаю каким-то чиновником в институте, за столом в теплом помещении. Пишу на бумажке какие-то циферки! Крестики и нолики! Срам какой-то! Кто я? Я - мужик? Или - тряпка? Участь моей работы в МАДИ была предрешена, вот только судьбв мне преподнесла новое испытание, а потом еще одно. А тут, слава богу, СССР завалился и можно стало спокойно выбирать ту профессию, которая тебе нравится.