Солнце село. Иду вдоль оврага домой. Овраг налево все глубже становится, все сумрачней; большие дубы, со склонов и со дна поднимающиеся, все выше. Туда, вниз, не хочется: там сыро, там уже темно, там пахнет грачом. Здесь, наверху, сухо, здесь еще светло, здесь пахнет медом и сеном... Парк теряет дикости своей; все глаже причесаны лужайки, кусты; дорога, зеленая, мягкая, стала крепкая, кирпичом убитая. Вот стриженая изгородь к дому, вот цветники и вот крыльцо: плитки в шашку, удобные плетеные кресла...
Тишина. Уже кончили поливать. Аллея погасла, и потухла горячая герань на середине круга в флорентийском горшке. Жарко. Сухо...
-- Мария Гавриловна!
Старушка экономка только что заперла визгливую железную дверь кладовой и валкой своей хлопотливой походкой направлялась к кухне.
-- Можно простокваши?
-- Сию минуту.
И сколько раз, когда мне подавали вкусную холодную простоквашу, я думал: "А может быть, это последний раз..." Но нет, не последний... "Но будет когда-нибудь последний", -- всегда доканчивал я... И был последний, был.
Я вижу, что весь свой рассказ я вел в настоящем времени. Простите и поправьте. Везде, где стоит "есть", поставьте "было, было, было". И знайте, что из всего, что я описывал, сохранилась у меня только -- и сейчас, пока пишу эти строки, она лежит передо мной -- кедровая шишка от кедра, что остался там, на Чумаковой вершине...
Свободное копирование
