Только ты - 15

10 сентября 1940 года

Хорошо все-таки, что тетрадку с собой не брал. В деревне я не записал бы сюда ни строчки. На меня нашло какое-то оцепенение, что ли. Все лето был угрюмым и скованным, сам это чувствовал. Особенно когда ходил по лесу... Да и писать, в общем, было не о чем. Правда, несколько вечеров танцевал нашу кадриль со всеми, но, видимо, такое у меня было лицо, что даже Валентина и Мария, с которыми танцевал, решили проводить меня домой, и все спрашивали, что со мной, почему мрачный и молчаливый, а раньше-де и истории разные рассказывал, и смеялся... Ничего я им не ответил. Я все дни считал  —  сколько мне еще маяться в Труняевке?

А в Москве что-то всегда происходит. В школе, например, в первый же день возникла новость. Правда, к сожалению, эта  —  не из приятных: директор издал приказ о переводе старших классов на двухсменные занятия  —  с малышами негде учителям проводить уроки. Их первый этаж не успели за лето отремонтировать. Теперь и мы должны потесниться, пока будут нагонять с ремонтом. В результате всех передвижек мой десятый оказался в первой смене все-таки, а Анин восьмой  —  во второй.

Это к лучшему? Или  —  нет? Я все лето провел в мрачном расположении духа, а видимой причины этому  —  не отыскал. Ведь я здоров, ничего у меня не болит. Кроме души... Вроде у нас в семье все люди  —  нормальные. А я? Ятоже нормальный, но я влюблен, не надо бояться этого слова, это правда — истина.

Отсюда, наверное, и мрачность. Да, да, я просто-напросто влюблен, так со мной случилось, и это может произойти с каждым парнем в моем возрасте.

А она  —  то посмотрит на меня, то небрежно пробежит мимо  —  и даже не взглянет. Почему? Что-то новое в ее поведении... Взрослеет, что ли? Непонятно...

И каково это терпеть? Каково не нервничать? Кто-то  изрек из мудрецов (забыл кто), что влюбленность есть сумасшествие нормального человека, вот я и переживаю как сумасшедший-нормальный !

Может быть, к лучшему  —  не видеть ее? Или  —  почти не видеть? Как раз смены нас и разлучают, они, наверное, пришли мне на помощь. Кстати  —  троих ребят из нашего класса, в том числе и Мишку Горбунова  — «Топтыгина», перевели в другую школу. Избавился все-таки наш директор от трех «плешников»,  —  отделался, не подчеркнув причину: сказали нам, что перевод осуществлен ввиду перегруженности десятого «А». Но почему-то не тронули ввиду «перегруженности» отличников, Вадима Дубровина, Бориса Савилова, Володю Сычева, да и меня, хоть я и не отличник. А жаль, что не меня; было бы «подписано  —  и с плеч долой»  —  я имею в виду мое нервозное состояние из-за Ани. А так ушел бы и ушел. «С глаз долой и с сердца вон!» Да нет, это все не те слова. Потому что «с глаз долой» было все лето, а «с сердца вон» почему-то не получается... А Мишка, он будет кой о ком скучать, и я его понимаю!

Ну пусть тогда все и несется по волнам, если я сам с собой не справляюсь. Рахметов  —  герой Чернышевского  —  тот наверняка сумел бы приказать себе и  —  выполнить. Он и на гвоздях мог спать. А я? Не знаю, не пробовал. Может, и смог бы. Если б очень и очень нужно было...

Если заглянуть в себя поглубже и спросить,  —  а не хочу ли я с собой справиться, со своим чувством. Ну, чтобы Ани не было на моем пути, и я, таким образом, снова обрел бы прежний, равномерный покой и благодушное настроение, без этих нервов и «смут»? Я уже столько об этом думал, но каждый раз в конце концов понимал, что нет, я этого не хочу. Это все равно, наверное, как очутиться в пустыне одному-одинешенькому. Нет, пусть так, пусть еще в сто раз нервознее, но чтобы Аня была, обязательно была. Да, да. Иначе зачем было мне на свет рождаться, чтобы небо коптить, жить без жизни? На самом-то деле я и представить не хочу, что может наступить момент, когда я больше не увижу Аню... Да и что такое может произойти, чтобы мне ее больше не увидеть? Извержение неизвестного вулкана у нас, в средней полосе, землетрясение в Москве (такая же небылица!), война, комета врежется в Землю, Всемирный потоп? В последнем случае пусть Господь Бог оставит нам, Ане и мне, местечко в будущем Ноевом ковчеге... Вот было бы славно!

Что за дикие мысли! Надо же так себя накрутить! Самые настоящие душевные переживания, а я ведь с ней еще и слова одного не сказал. И она меня конкретно ничем не обидела, это я сам себя так настраиваю, на взвинченный лад.

Мне вот-вот исполнится восемнадцать лет. Это  —  немало, если вспомнить о том, что Лермонтов влюбился, когда ему было всего десять, он серьезно писал об этом. Расстояние между десятью и восемнадцатью годами так же велико, как между гениальностью Михаила Лермонтова и моей простой любовью к стихам. Но я, конечно, имею право и любить стихи, и влюбиться в Аню  —  это все по-человечески. И возраст у меня теперь вполне подходящий, тут уж ничего не скажешь, тут не возразишь, — мне скоро восемнадцать, через три месяца!

А теперь, Коля, давай совсем-совсем точно и определенно признаемся самому себе, поставим, как говорит наша незаменимая Софья Григорьевна, точки над «и» (у нее «и» старинное, и там действительно должна стоять вверху точка.)  — значит, это и есть любовь? Ну, пока одна из ее сторон, где только кажется, что нет радости, а на самом деле  —  где есть особая радость даже в печали? К чему, действительно, человеку безлюбая безмятежность? Мы же люди, и нам положено и страдать, и быть счастливыми.