- Наташа! А ты мне можешь точно сказать, кто такие мародеры?
- Это те, которые грабят во время войн местное население, убитых и раненых.
- Это, когда отнимаю у людей?
- Когда отнимают, когда дома оставленные без хозяев обворовывают. Если тебе точно надо, сейчас в словаре посмотрю.
- Уже не надо. И так все понятно. А если так, то мы с девочками были мародерками. Брали мы чужое в домах. Брали…
- А что же такое вы там брали? Где несметные богачества хранишь? Давай, раскалывайся.
- Да не шути ты. Мне так тошно стало, когда сейчас поняла, что мародеркой была.
- Так. Понятно. Новый грех в себе обнаружила. Давай рассказывай, что такое было. Вместе разберемся. Что брали в домах брошенных?
- Занавесочки с окон, простыни, наволочки. Но они очень редко в домах оставались.
- Стоп. Давай поясняй. Какие занавесочки и зачем они вам нужны были? Там, на фронте, зачем? Шторки на палаточное окошко вешали?
- Да нет. Для другого. Даже и не знаю, как сказать.
Ну, ты подумай сама. Кто нам довольствие солдатское определял? Тыловики. А там в начальниках – одни мужики. Вот они и распределяли: спирт, табак, сало, сахар, кальсоны, рубашки, портянки. Все нам это выдавали и в книжку красноармейца вписывали. Но они же мужики. Понимаешь?
- Мам! Я ничего не понимаю. Мужики. Да. Ну и что?
- Да то, что они не думали про то, что у нас, у женщин, есть дни особенные. Ну и воровали мы занавесочки, чтобы ими пользоваться.
- Мам! Ты меня совсем запутала. Мужики, сало, кальсоны, занавесочки, дни особенные. Причем здесь мародерство? Ты можешь мне нормально рассказать?
- Наташа! Не привыкла я о таком говорить. Даже с тобой, своей дочерью. Ну, пойми, должно быть это тайной. Женской. Почему меня и раздражает, что про это на всех программах показывают.
- Так… теперь еще и про это. Ты про секс что ли?
- Да причем тут секс.
- Да есть программа про секс на телевидении. Так и называется «Про это».
- Поняла. Нет. Про секс я с тобой тоже не говорила и говорить не буду. О другом я.
Не было во время войны этих ваших прокладок, которые теперь по телевизору показывают. Как посмотрю, сколько их и как часто про них говорят, так думаю, что у женщин эти критические дни круглый год. Тьфу! Аж противно. Я вот даже сейчас тебе стесняюсь об этом говорить. Да и не хотела. Это ты меня с этим мародерством вынудила.
- Слушай, мам, а я даже никогда и не задумывалась об этом…
- А кто задумывался? Никто. Но даже война их не отменяла, дни эти. А нам ничего не выдавали. Понимаешь? Ничего. Вот и воровали мы. Заходили в дома пустующие и забирали тряпочки разные. Да делились потом всегда друг с другом. Берегли их как ценность.
- Мамочка! Успокойся. Да какое же это воровство? Какое же это мародерство?
- Да вот такое. Самое настоящее. И без словаря твоего понятно.
- Слушай… А как же действительно с этим справлялись. У вас ведь и душа не было…
- Ты еще не забудь сказать, что и этих, ну как их, слово забыла… На беду похоже.
- Ну вот. Молодец. Шутить начала. Догадываюсь, что биде у вас в палатках и землянках точно не было. Но только сейчас поняла, что у вас вообще ничего не было…
- Не буду дальше рассказывать. И не проси. Ужасно все это было. А мы девочки молоденькие, а рядом мужчины. И надо было за собой следить. И следили. Все делали. И со вшами боролись. И эти, как вы теперь говорите, критические дни наши никто не замечал. Не приведи Господи, женщинам такое переносить. Все. Не хочу больше. Мужикам все же проще было на войне. Хотя у них свое лихо было…
- Не надо… И так мне уже не по себе. Ну и тему мы с тобой для беседы выбрали. А хотела про мародерство узнать…
- Ну, я тебе еще добавлю: мы и по приказу командиров мародерами были.
- А это как?
- А так. Особенно в начале войны. Когда всего не хватало. Сапоги с убитых снимали, планшеты забирали. Даже форму и белье… Про оружие не говорю… Само собой… Все. Иди. Не хочу больше.
Свободное копирование
