Наутро меня сменила Александра Ивановна. Я развязала узелок с едой, и мы с ней с удовольствием поели.
Не представляя себе, что теперь буду делать, где жить, измученная и усталая, я сидела в кресле, чувствуя, как сон и безразличие сковывают тело. Глаза закрывались, сознание туманилось.
И тут случилось нечто, что еще раз убедило меня в том, что Ника – моя судьба.
В день побега он вернулся в монастырскую гостиницу. Прочтя записку, не зная еще, верить ли в мое самоубийство, он на всякий случай примчался в Москву, прямо на Поварскую. Мама сама открыла ему дверь и сказала, что меня не было. Тогда без всякой надежды, с горя он заехал к Александре Ивановне и увидел меня, спящую в кресле.
Таким я никогда его не видела. Когда он обнимал меня, руки его дрожали и глаза были полны слез.
– Какое счастье, что ты жива, Курчонок! Какое счастье! – повторял он, целуя меня. – Я совсем от горя голову потерял! Ну зачем же ты опять от меня убежала?!
– Ника… – плача, говорила я. – Я больше никогда от тебя не убегу, бежать мне теперь некуда. Мама прокляла меня, и на всем свете у меня больше никого, кроме тебя, нет…
Свободное копирование
