Историография советского периода подспудно приучила нас к тому, что в 1917 году произошло четкое разделение на до и после. Что вот, мол, были предшественники, которые знать не знали, ведать не ведали, а пришли большевики – и всё разъяснили. На самом деле, четкого разграничения не было. Есть сведения, что Достоевский читал Маркса, а в яснополянской библиотеке Льва Толстого имелся «Капитал» и брошюра Ленина о бойкоте Третьей Думы. И читающая публика из малоизвестных людей нередко была знакома с новейшими философскими течениями, включая марксизм.
Как уже говорилось, Владимир Александрович был разносторонне образованным человеком, много читал, и ему были знакомы такие работы, как «Женщина и социализм» Бебеля, «Записки революционера» Кропоткина (последняя книга из его библиотеки оказалась у меня с его экслибрисом) и некоторые другие. Нет данных о его знакомстве с работами Маркса и Энгельса, но вполне можно допустить, что и их он читал. Ведь многое издавалось в России вполне легально.
В одном из сохранившихся документов он советует сестре, которая была младше его на двенадцать лет, почитать некоторые философские книги. Так среди этих книг нет ни одной работы Маркса или Энгельса, я уж не говорю про Ульянова-Ленина. Это, в частности, говорит о том, что не так уж было распространено в России «единственно верное» учение.
И еще один штрих-пунктирчик. В своих частных письмах Владимир Александрович довольно свободно рассуждает о своих политических взглядах, о своем отношении к событиям. И это его отношение совершенно не совпадает с официальной точкой зрения властей. И это при «проклятом царизме»! Военная цензура появилась позднее, во время Первой мировой войны. Мыслимо ли было такое дело лет через 25-30, при лучшей в мире советской демократии?
Из письма от 9 декабря он пишет:
- Если войска не присоединятся к народу, то дело российской свободы будет проиграно надолго. Виноваты будут крайние партии. Если бы требовали только конституцию, то правительство, конечно, уступило бы, но раз требует, чтобы царя убрали с трона … то, конечно, придворная камарилья будет бороться до последней крайности.
Неделю спустя, после артиллерийской стрельбы на улицах Москвы, он пишет:
- В общем, революция превратилась из оперетки в трагикомедию. Трагична гибель массы людей и комична революция в Москве сама по себе. Ну чего можно защищать в Москве? Остается все тот же бессмысленный штурм Триумфальных ворот! Как этого не видят революционеры – не понимаю.
В письме от того же дня:
- …Газеты пишут, что восстание откладывается на февраль – март. Может быть, до тех пор правительство образумится и поспешит с уступками, чтобы предотвратить новое кровопролитие.
И далее:
- Чтобы в феврале – марте освободительное движение увенчалось успехом, а то что же это кровь так даром проливается. Получается не революция, а трагикомедия.
А после 20 декабря в письме от 22-го:
- В газетах – длинное объявление от генерал-губернатора. Противно читать эти торжествующие строки поднявшей голову реакции.
Несколькими днями позже:
- «Московские ведомости» - это одна гнусность, которую могут читать мой полупогромый тесть да жители посада Глупова.
А вот в письме от 2 января 1906 года сестре, лечившейся в это время в санатории в Швейцарии, Владимир Александрович говорит о своих политических симпатиях и антипатиях достаточно подробно:
- Я записываюсь в кадетскую партию. Каков-то выйдет состав Думы? Пока прогрессивные партии парализованы массовыми арестами и закрытием их газет.
Что касается замечаний о проблемах социализма и обстоятельствах германской жизни, которые кажутся тебе так ясно выраженными в смысле концентрации капиталов, то это не совсем так. В Германии еще масса мелких производств и до скопления капитала в руках небольшой группы лиц еще очень далеко. В общем, я посоветовал бы тебе прочитать труды Бебеля. В особенности интересна, как говорят, книга Бебеля «Женщина и
социализм».
А вот в письме от 13 января того же года:
- По убеждениям я приписался бы к социал-демократам, но русские соц. - дем. мне мало симпатичны вследствие неразборчивости в тактических средствах.
(Sic! – В.Л.)
И далее, через несколько месяцев, в письме от 18 мая 1906 года, В.А. комментирует переход одного их знакомого к меньшевикам:
- Теперь меньшевиков больше чем большевиков. В общем российские с.-д. мне нравятся все меньше и меньше. Какая неопределенность и изменчивость программ! Так и видно, что за дело взялись не люди, а мальчишки-фразеры, сами не знающие как следует, что хотят. Это только дискредитирует само по себе учение (марксизм? – В.Л.) и вносит смуту в неустойчивые умы простого народа. Ведь каждый с.-д. из мальчишек мнит себя умнее Бебеля или Плеханова и действует на свой риск и страх; а говорят еще о строгой партийной дисциплине! Хорошие глотки и самоотверженность – вот все достоинства наших молодых с.-д. Качества хорошие в известные моменты, но считаться с мнением наших с.-д. серьезно, когда эти мнения сегодня одни, а завтра другие – невозможно.
Много лет спустя скажем: «колебался вместе с линией партии».
И уже тогда, в 1906 году, Владимир Александрович размышляет о дальнейшем возможном развитии событий. Вот в письме от 19 июня того же 1906 года в связи с предполагавшимся переездом за границу.
- За границу я не поеду ни в коем случае, разве только случится революция, будет объявлена диктатура пролетариата и никому житья не станет, тогда уж волей-неволей придется удирать. Я ничего не имею против социалистического государства, но от анархии боже упаси.
Получается, что как в воду глядел, учитывая, что это писалось еще в 1906 году, когда никто не знал, каким оно окажется на практике, это реальное социалистическое государство. Ведь социализм как мировая система начал трещать уже вскоре после Второй мировой войны, и рухнул после того, как перестали посылать танки для его спасения.
Не совсем по делу, но почему-то вспоминается «Сентиментальный роман» Веры Пановой. Там выведены такие максималисты, что ой-ой-ой… Особенно их рассуждения о будущей жизни – это же сплошная казарма! А что этих максималистов ждало в 1937-м? Вот то-то и оно…
И вот еще одна деталь того времени – к вопросу о неразборчивости революционеров в средствах. Из письма В.А. к матери от 26 марта 1906 года:
- Наши деньги в банке целы. Революционеры ограбили только главную кассу, где деньги лежали открыто, а в отдельную комнату не заходили.
Непонятно, о каких революционерах идет речь. Были это анархисты, эсеры или большевики – неизвестно. Впрочем, все были хороши…
А вот в чем сходились очень многие, и не только революционеры – это неприятие самодержавия. Видимо, царизм всем надоел; вот вам «информация к размышлению» для современных сторонников монархии. Вот маленькая выдержка из письма В.А. матери от 30 января того же года:
- Да, дает себя знать минувшая война (русско-японская – В.Л.) и вся теперешняя неурядица. Хоть бы пристукнули Николашку и всех его кровопийц-приспешников (sic! – В.Л.)… Народу жрать нечего, а голодного пулями и штыками не запугаешь.
В общем, получается, что мой двоюродный дед отличался довольно прогрессивными взглядами, но был противником крайних мер и неразборчивости в средствах. И можно с большой вероятностью предположить, что на родине ему после октября 1917-го ничего не светило. И то, что он сорвался со всей семьей по мандату Красного Креста в Швейцарию –
это было в той обстановке единственно верным решением.
Свободное копирование
