Так началась моя лагерная дорога. Шесть лет впереди! Я старался держаться в стороне, сохраняя нейтралитет, не примыкая ни к какой группе. За печкой играли в карты на принесенные мною пайки, ставя каждый свою на кон. Доходяги ее сметали с ходу, как соловецкие чайки; суп и кашу я делил счетом ложек, мясо выдавал в подставленную ладошку. В периодически вспыхивающие драки за печкой я не вмешивался. Одно мне не удавалось – заставить мыть полы. Кого бы я ни просил из огней и сявок по-хорошему, все одинаково огрызались:
– Иди, гад, сейчас глаза выколю, – делая угрожающий жест двумя растопыренными пальцами.
Как-то залетело в барак начальство. Первое внимание на пол.
– Почему, твою мать, полы черные, кто старший?
– Я старший.
Начались крик, ругань, мат-перемат, чтобы немедленно да чтобы сейчас же полы были белые. Ни вши, которых можно было грести лопатой, ни клопы в миллиардном исчислении, ни умирающие пеллагрики, из которых хлестала вонючая вода и удержать которую они были не в состоянии, – все это для них не имело значения. Полы должны были блестеть янтарным блеском. Я подошел к Яшке.
– Ну что, попало? – спросил он. – А в чем дело? Что, мыть некому?
– То-то и дело, некому, сам я не в силах такой барак оттереть добела.
– А тебя никто и не заставляет. Это ты должен заставить.
– Да я прошу, а никто не слушает, да еще огрызаются.
– Ты просишь? Просишь эту мразь? Он, видите, просит. Бери шуровку и бей. Видал, как я на приеме, так и бей!
– Да они меня убьют!
– Уважать будут! Уважать! Понял? Блатных много?
– Паханов нет, больше сявок.
– Тем проще. На тебе махорки, угости головку, чтоб не вмешивалась, понял?
– Да!
– Иди, желаю у дачи. Это сперва боязно: учти, все они – трусы, заруби себе на носу. Мелкие, подлые трусы. Палку они уважают, если она справедлива. Ты думаешь, что я всех линейкой ласкаю? Того, кого надобно. Если их распустишь, они тебе на голову сядут и тебя же презирать будут. Я эту тварь знаю. Меня здесь боятся, но и уважают. Они знают, что коснись – я первый их защитник, но коль сам виноват – пощады не жди. Это, брат, суровая школа, страшней фронта. Учись, пока я жив.
Он насыпал мне махорки; выкурив с ним козью ножку, я пошел в барак. Вот она какая школа, я от нее с Мурома отвык, придется вспомнить.
Свободное копирование
