С первых дней нашей жизни в этой «единой плоти» я почувствовал в себе к ней отвращение – не единство, а отвращение к воздуху, которым мы вместе дышим, я уж молчу о плоти. Странно, но это словно вошло в меня откуда-то со стороны, помимо меня и моего желания. Чем дальше, тем сильней крутил какой-то бес. Когда я возвращаюсь домой, то иду в него, словно в ад. Для того, чтобы меньше быть дома, я разыскал художественную студию и поступил в нее. Вечера были полностью заняты до отказа, я вернулся в свою стихию.
Как-то, придя домой поздно вечером, я застал Тоню в смятении:
– Ты знаешь, сейчас вот тут сидел сатана. Вполне возможно, он с тобой пришел в этот дом.
И тут ее прорвало то, что долго мучило и о чем боялась сказать мне. А суть дела я сам расскажу, своими словами. Она решила раз и навсегда, на всю жизнь привязать меня к себе, да так крепко, чтобы смерть не разлучила. Привязать не своей любовью, не вниманием и заботой, не примером своей преданности, лаской и теплотой души, а приворотным зельем. Для этой цели отправилась она в деревню к бабке-ворожее, знала такую. Та ей намесила, нашептала на месячных все приворотные слова, нужные к данному случаю, призвала всю темную силу во исполнение, в возрождение во мне любви по гроб жизни и за ним. Дунула, плюнула, месяцу показала, кругом себя трижды обернулась, шепча заветные слова, с молитвами спутанные: «О как да на острове, да на буяне, зель трава росла, для молодца любимого, для зелья приворотного…»
Крутилась, шептала да где-то спуталась, не так ли повернулась, не то слово вымолвила… «А вот сие зелье приворотное, дай ему с вином выпить, прежде чем невинности лишиться! Поняла? Ступай, не оторвешь от подола, с перва раза!» Или бес над бедной Тоней посмеялся, или старуха что спутала, а «сперва раза» стала она мне омерзительна и по сей день, сколь уж времени с тех пор прошло. Рассказала она мне все как на духу, покаялась. «Иди, – говорю я ей, – к отцу Владимиру и перед ним и Богом кайся, ты же мне противна, до глубины моей души, и только ребенка ради как-нибудь притерплюсь». Но не смог потом, не смог. «Слава Богу, все кончено», – перекрестившись, сказал я, когда за мной щелкнул тюремный замок через полтора года кошмара. Вот что значит сказать невесте, что ты ее не любишь! Слишком она стремилась выйти за меня замуж, так стремилась, что сатану на помощь призвала. Во всей этой истории виноват я. Я не имел права вязать себя с нелюбимым человеком. А мама могла и ошибиться, ведь она с меня клятв не брала и словом не вязала. Тоня же рубила дерево не по плечу и, не чувствуя сил в себе, пошла на крайность, но все ж повод к этому я ей дал, если быть объективным. Не реши я в себе: «Тому быть!» – наши дорожки никогда бы не сошлись. Поэтому я всегда чувствую свою вину перед ней.
А тем временем родился Сашка. Как женщина Тоня для меня не существовала. Так, скрепя сердце, терпели и тянули лямку. Тоня на что-то надеялась, может, на новый приворот, а может, еще на что. Дома я почти не жил, только ночевал. Вскоре я ушел с работы и целиком окунулся в живопись как в студии, так и дома. Подружившись в студии с Володей Вайсбергом, мы стали вместе работать с ним у него дома. А в студии – цыганка! И любовь с ней горячéй костра у цыганского шатра.
Свободное копирование
