авторов

1427
 

событий

194041
Регистрация Забыли пароль?

Глава 8

26.05.1989
Москва, Московская, Россия

  Приближалось лето 1989 года. По договоренности с врачом Светланой Ильиничной Шацкой и с разрешения сестры Ольги Игоревны Яковлевой, которая была его опекуном, мы взяли Володю из больницы в так называемый «домашний отпуск» на шесть дней с 9 по 14 июня. Помню, сколько было проблем с его перевозкой. Надо было брать частную машину туда (3 часа) и обратно. А это половина месячной зарплаты! Я позвонила Ольге по поводу этих проблем. Она тут же связала меня с дьяконом Новодевичьего монастыря, поклонником живописи Яковлева, сказав, что он повезет меня за Володей и доставит домой. В назначенный день я позвонила дьякону N., мы договорились, что я подсяду к нему у Библиотеки им. В.И.Ленина. Да, одежду? Не в больничных же лохмотьях его везти. И тут мне пришла мысль, что Володя худенький и маленький, и Сонечкина одежда (спортивный костюм, футболка, а шлепки и трусы я купила) ему прекрасно подойдет. Мы доехали с горем пополам до больницы. Врачи уже все ушли. Надо было сбегать в ближайшую деревню к врачу, чтобы поставить ее в известность. Володичка вышел из корпуса. Вид его привел в оцепенение моего попутчика. Когда я прибежала и сказала: «Пошли, Володя, переодеваться и поедем», дьякон вдруг выпалил, что опаздывает на службу и ему срочно надо ехать. А как же мы? Тогда он дал нам денег на обратный путь, и мы пошли одеваться. В ванной комнате Володя чуть ли не срывал с себя одежды, забыв, что пред ним женщина, он быстро переоделся и говорит мне: «Бежим скорее». До шоссе он так бежал, как будто боялся, что его вернут в больницу. А я только и слышу: «скорей, скорей, мы убежим». На дороге я поймала машину, объяснила куда ехать и договорилась об оплате. Денег оказалось вполне достаточно, и мы поехали!
   И вот уже день, как мы дома. Знакомая художница принесла Володе краски, кисти, бумагу. Но он к ним не притронулся, хотя на протяжении этих месяцев пока мы с Соней его навещали, он в предвкушении «отпуска» рисовал в альбомчиках и блокнотах цветными карандашами свои чудесные цветы. Так вот, оказавшись, наконец, в домашней обстановке, он просто наслаждался свободой, он отдыхал. Курил, ел, спал. Звонил друзьям, но они не приезжали, тогда он брал альбомчик и исписывал его каракулями. И снова звонил и звонил по телефону, просил своих художников приехать к нему, ведь он в Москве, дома! Но они не приезжали. Это единственное, что его огорчало и причиняло ему боль. Только мать психиатра Владимира Леонидовича Райкова, лечившего Володю много лет, навестила его. С трудом передвигаясь, опираясь на палку, эта уже пожилая женщина сочла своим долгом приехать к Яковлеву. Володя был так рад, что тут же нарисовал портрет Татьяны Андреевны и подарил его ей. Потом Володя показывал свои рисунки на столе, они все были как бы перечеркнуты номерами телефонов: перечеркнуты цветы, перечеркнуты лица… Эти листки, на самом деле, очень трогательны, потому что художник писал своим друзьям послания, пытаясь докричаться до них, вероятно, он плакал, когда его лицо соприкасалось с бумагой на столе. Ведь, практически слепой художник, мог видеть свои рисунки, уткнувшись в них лицом. Со стороны казалось, что Яковлев глазами и плачет и рисует… Шли дни. Сонечке очень хотелось с Володей поговорить, а ему не хотелось (хотя до этого они много говорили с ним в больнице и на прогулке). Он не желал слушать музыку, Соня в то время играла на фортепиано и уже научилась на гитаре. Яковлев ничего не хотел. Но, несмотря на то, что никто из художников к нему не приехал, он был счастлив, что его взяли домой. А перед его отъездом они все же поговорили. Соня спросила его, не хочет ли он послушать ее стихи. Он согласился, сказал, что стихи он любит. Они пошли на кухню, и за чашкой кофе она читала ему свои стихи. Володя слушал, по обыкновению, низко опустив голову. И когда она закончила, он, наконец, оторвал голову от стола, и посмотрел на нее каким-то своим внутренним взором. Немного помолчав, он попросил еще раз прочитать последнее стихотворение:

Что лучше веточных сплетений
В размыве неба голубом
Тончайших венул нанесенье
На нежный акварельный фон
Дорог чернеющие стержни
И в серых ямках талый снег
Вороны дремлющей, но прежде
Вдаль уходящий человек

«Вдаль уходящий человек…» – повторил Володя и опустил голову.


   Приближалось 14 июня – время окончания «домашнего отпуска». Я сказала Володе, что надо ехать в больницу. И вдруг… взрыв… «не поеду, я не хочу туда!». Никакие уговоры не помогали. Тогда я позвонила врачу больницы Светлане Ильиничне Шацкой, рассказала ей все, и спросила, что же нам делать? Она попросила Володю к телефону. Светлана Ильинична долго разговаривала с ним, но результат был тот же – «не поеду!». Мы стали думать, как нам быть. И вдруг мне приходит в голову мысль сказать ему, что мы поедем на выставку, на М.Грузинскую. Володя с радостью согласился. Я обманула его, но другого выхода не было. Я поднялась к соседу, у которого была машина, и попросила его помочь нам отвезти Володю в больницу. Он сказал, что это очень далеко и предложил мне деньги. Дай Бог ему здоровья! Выбежав на улицу, я стала ловить машину. Наконец, мне повезло. Я объяснила водителю, куда мы поедем, и попросила его поддержать мою версию, что едем на М.Грузинскую, на выставку. И вот мы в пути. Володя оглядывается по сторонам, чувствуя что-то неладное. Я его успокаивала, говорила, что мы едем по окружной дороге, так как от Теплого Стана это более короткий путь. Но когда мы доехали до Щелковского шоссе, Володя в ужасе догадался: «Ты меня везешь в больницу! Ты плохая, ты нехорошая, я не хочу тебя больше видеть, не приезжай ко мне!» Я сидела, не проронив ни слова от отчаяния, и только потом ответила ему: «Хорошо, Володя, если ты так хочешь, я больше к тебе не приеду». И вдруг он заплакал, повторяя: «нет, ты хорошая, я тебя люблю, всегда приезжай ко мне». Он взял мою руку, стал целовать ее и просить: «Киса, ты будешь ко мне приезжать?». «Конечно, Володя, я тебя не брошу, я буду приезжать к тебе». Он успокоился. И так, держась за руки, мы доехали до больницы. Я расплатилась с водителем, поблагодарила его (он был изрядно перепуган), и мы с Володей пошли к корпусу. Это было тяжелое расставание… Все лето я продолжала приезжать к нему. Володя встречал меня сдержанно, он еще не примирился с тем, что мы не можем забрать его навсегда, сердился, но готов был ждать… А уже в сентябре настроение его переменилось: он радостно встречал меня, стал долго прогуливаться со мной. Когда мы сидели с ним на скамеечке, он неожиданно запел: «Листья желтые над городом кружатся…», я подпевала ему, и так проходили тихие, умиротворенные часы. Он стал проявлять ко всему интерес, я читала ему статьи о Георгии Кастаки и стихи Геннадия Айги. Он всегда точно и умно комментировал. Когда я уезжала, Володя всегда душевно и с благодарностью прощался, целуя мою руку.
   Приезд Володи, и постоянное общение с ним изменили многое в нашей жизни. На третий день после отъезда Яковлева в больницу Соня начала рисовать. После Володи у нее не было страха совершить то, чему ее не учили, она знала только одно – цветы на картинах должны жить, дышать и этого достаточно. Первая картина «Желтый всхлип во мгле», следом за полночь появилась вторая, прямо противоположная «Абстрактные розы или Розы в плаче» и так дальше, не останавливаясь. Живопись спасала ее. А художники игнорировали, говорили, что больше месяца Соня не прорисует. Они считали, что непрофессионал не может рисовать, мол, это временно и ждали, когда она закончит писать. Они считали, что Володя рисует, не будучи профессиональным художником, потому что он душевнобольной и у него дар от Бога, к тому же у него генетическая наследственность: его дед, Михаил Яковлев – ученик Ильи Репина, живописец, график, сценограф, картины которого находятся в Третьяковской галерее и ГМИИ им. А. С. Пушкина. А у Сонечки нет в роду художников и она не сумасшедшая, поэтому, говорили они, это ненадолго.
   Однако художники ошибались в своих предположениях. Моя дочь в полной мере выразила себя. Первым ее покупателем был известный коллекционер Александр Сергеевич Заволокин (сейчас он работает зам. начальником Управления современного искусства). Соня была потрясена, когда он пожал ее руку со словами: «Я горд тем, что стал первым вашим покупателем». До 1993 года она очень много продавала картин, сотрудничая с частными галереями, а потом искусство перестало интересовать людей. Жизнь очень изменилась. На первый план вышли бизнес, деньги, борьба за выживание.
   Прошел еще год. Мы продолжали ездить к Володе в Авдотьино. Нагруженные сумками провизии, мы совершали свой путь от Теплого Стана до м. Щелковская и далее автобусом до остановки «Громкое». В автобусе ехать было интересно, я смотрела по обеим сторонам дороги, виды нашего Подмосковья вызывали в моем сердце чувства восхищения и сострадания. С одной стороны – красота природы, леса, речушки, а с другой – запущенные и разоренные села и деревни. А молитвы мои во время этой дороги оберегали и помогали нам. Времена стали суровые. Шел 1990 год. То и дело слышишь: избили мужчину, зарезали девушку, люди пропадали, исчезали из этой жизни неизвестно куда и по каким причинам. И вот мы подъезжаем к «Анискино». Здесь у самой дороги стоит разрушенный храм, и я всегда молилась про себя Господу и Пресвятой Богородице спасти и сохранить нас, благополучно доехать, и просила благословения на обратный путь. Через 3-4 остановки мы уже выходили из автобуса и шли по дороге среди вековых елей в Авдотьино. Какая необыкновенно красивая была эта дорога. Впереди, как маяк, виднелась колокольня и купола храмов Николо-Бирлюковского монастыря, в котором размещалась Психиатрическая больница № 16.
   Володя всегда радовался нашему приезду, кушал все, что привозили, потом он закуривал «Беломор» (я брала с собой несколько пачек), и мы шли гулять во двор. Бывший Николо-Бирлюковский монастырь представлял собой грустное зрелище. На верхушке полуразрушенной колокольни проросли деревья, в двух больших храмах разместились кухня и лечебно-трудовые мастерские, а корпуса, где когда-то жили в кельях монахи, переоборудованы в палаты для больных… Мы с Володей уходили на задворки, и там, среди деревьев, трав и полевых цветов наслаждались тишиной, изредка перебрасываясь двумя-тремя фразами, и, держась за руки, улыбались друг другу и молчали. Хочу заметить, что ручки у Володи были маленькие, удивительно красивые, кожа гладкая и нежная. Нас всегда это удивляло, ведь условия, в которых он жил были ужасные, а вот каким образом ручки его не огрубели и не стали шершавыми, оставалось загадкой.
   Однажды после прогулки Володя стал жаловаться, что ему трудно ходить, болят ноги. Я спросила, где он чувствует боль. Он снял носки и показал на пальцы ног. Я была в шоке. На его маленьких ножках ногти превратились в «когти»! Загибаясь, они впивались в кожу, принося ему нестерпимые страдания. Я даже вскрикнула: «Володенька, почему никто не постриг тебе ногти? Как же ты ходишь, это же такая боль, и как ты терпел ее так долго?!». Я вернулась в корпус, медсестра принесла большие ножницы скорее похожие на пилу, но подстричь ногти Володе оказалось не так-то просто, я с большим трудом я проделала эту «экзекуцию». Потом мы еще немного посидели на скамеечке, поговорили, и я отправилась домой. Приехав, я тут же позвонила Володиной сестре. Она слушала молча и потом сказала, что сделает выговор няням в больнице.
   Третий год продолжались наши воскресные загородные поездки к Володе. Он всегда встречал нас с радостью, а когда я приезжала одна, спрашивал о Соне. И вот в один из дней, когда я собиралась к Володе, позвонила Ольга Игоревна и сообщила, что Володю перевели в Москву в психоневрологический интернат № 30. Наш путь сократился почти вдвое. До м. Каховская мы доезжали на 72 троллейбусе, а потом пересаживались на 189 автобус до Днепропетровской улицы. Там выходили, минут 10 шли до проходной и потом до корпуса, где теперь жил Володя. К нему стали часто приезжать. Художник Лев Повзнер жил рядом, и мы частенько пересекались с ним. Володя оживился.

Опубликовано 04.07.2014 в 16:13
anticopiright
. - , . , . , , .
© 2011-2024, Memuarist.com
Idea by Nick Gripishin (rus)
Юридическая информация
Условия размещения рекламы
Поделиться: