Ранним утром верхом на небольших выносливых горных лошадках мы отправились в дальнейший путь. Лошади пробирались вверх и вниз по отвесным горам, и мы еле удерживались в седлах.
Огромное Телецкое озеро лучами заката окрашивалось в золотисто-лиловый цвет, его крутые лесные берега прорезали многочисленные ущелья с низвергающимися водопадами, образуя небольшие речушки, впадающие в озеро. Здесь мы пробыли около недели. Нас приютили ленинградские ученые-орнитологи, бывшие там в научной экспедиции. Они предоставили нам одну из двух своих комнат, в которой мы разместились на ночлег (вместе с двумя охранниками, приставленными к Николаю Ивановичу, — о них речь дальше) на полу, расстелив медвежьи шкуры.
Однажды, когда Николай Иванович беседовал с учеными на орнитологические темы, поражая их своими знаниями, дверь неожиданно открылась и в комнату вошел пожилой алтаец. Он внимательно оглядывался по сторонам, пытаясь узнать, кто из присутствовавших Бухарин. На алтайце была надета телогрейка, вся залатанная, на ногах драная обувь, в одной руке он держал небольшой мешочек.
— Что вам угодно? — спросил один из орнитологов.
— Моя пришла твоя смотреть, — сказал алтаец, обращаясь к орнитологу в черной фетровой шляпе с большими полями, что, очевидно, и заставило гостя заподозрить в нем Бухарина. В его представлении Бухарин должен был быть обязательно в шляпе.
— Да, твоя смотреть, — повторил алтаец, глядя на орнитолога. — Я слышала, она приехала и в этой изба живет.
В своей речи он употреблял только женский род, со склонениями и спряжениями знаком тоже не был.
— Ну, раз «твоя» смотреть, так я не «она», — сказал, смеясь, орнитолог, — вот ты и угадай, где «она»?
— Не она? — улыбнулся алтаец. Шляпы ни у кого, кроме орнитолога, не было, и это его совершенно обескуражило. Подумав, он посмотрел в сторону курившего трубку второго орнитолога и показал на него.
— Опять не «она», — сказал, смеясь, тот, что в шляпе, и решил помочь алтайцу опознать Бухарина. Оставались еще трое мужчин, в том числе два охранника.
— Вон тот, смотри! — и орнитолог в шляпе кивнул головой в сторону Бухарина.
— Это она? — удивился алтаец. — Твоя правду говорит?
Н. И., в сапогах, спортивной куртке, кепке, а вовсе не в шляпе, небольшого роста, не произвел на алтайца ожидаемого впечатления.
— Бухарин же большая, красивая, а эта что!
Раздался оглушительный хохот, дольше всех смеялись охранники. Наконец подал голос и Николай Иванович:
— Зачем же ты пришел меня смотреть, я же не невеста и, как видишь, не большой и не красивый — полное разочарование…
Что такое «разочарование», алтаец не знал, но про невесту все понял.
— Моя не надо невеста, моя баба имей. Она тебе лепешка спекла. — И он протянул Николаю Ивановичу небольшой мешочек с лепешками. Они были испечены из первоклассной пшеничной муки, и, надо сказать, мастерски. Николай Иванович стал угощать всех присутствующих, что обидело алтайца.
— Моя баба только тебе гостинца спекла, муки мало.
— Но за что мне такая честь? — спросил Бухарин.
— Что? Моя не поняла.
— Почему, я спрашиваю, твоя баба только мне лепешки испекла?
— А моя сказала: спеки гостинца Бухарина за то, что она людя любит.
— Народ, — пояснил орнитолог.
— Народ, народ. Да-да-да, — подтвердил алтаец.
— Ну как же вы теперь живете в колхозе? — спросил Бухарин.
— Сказал бы я тебе, да здесь людя много.
— Говори, говори, не бойся.
— Моя все сказала, и так моя понимай — как живем! Говорю, людя много, сказать нельзя.
Удовлетворив свое любопытство, алтаец направился к выходу. Мы все пошли провожать пришельца к озеру, на берегу была привязана его самодельная лодка — выдолбленное сиденье в куске отпиленного толстого ствола дерева. Алтаец простился с Бухариным (больше ни с кем): «Будь здорова, моя хорошая!» И отчалил.
Вечерело, в тишине слышался плеск воды и еще долго виден был удаляющийся силуэт алтайца.
Свободное копирование
