Вообще в дивизии я чувствовал себя самостоятельнее и потому вольготнее. Кроме того, я жил барином в отдельной землянке, охраняемой часовым, лучше питался, рядом было веселое женское общество штабных телеграфисток. Я, правда, был с ними не очень близок и ни за кем не ухаживал, но многие другие в этом преуспевали. Когда в отдел связи в моем присутствии кто-то вбежал и испуганным голосом рассказал, что командир дивизии (жестко стоящий на страже женской добродетели) поймал на месте преступления какую-то парочку, то девушки стали быстро гадать, кто это был и с кем бы это могло случиться. Оказывается, вероятны были самые разные сочетания.
“Боевых подруг” я видел и в полку. Многие из них были хорошенькие, но, как правило, очень потасканные, сильно опустившиеся. Спрос на любовь в полку был гораздо меньше, чем здесь, в дивизии. Там все были слишком измотаны, взвинчены тяжелой обстановкой на передовой. “Боевые подруги” были, вместе с тем, и настоящими героинями. Многие санитарки отличались исключительной храбростью, стойкостью и ни за что не хотели быть переведенными на службы подальше от передовой, хотя на этот счет сверху все время поступали настойчивые распоряжения.
В дивизии я сблизился с тем самым капитаном, теперь уже майором Тарасевичем, который заменял командира 980-го полка в момент моего прибытия в полк. Он — желчный, очень дельный и хорошо смысливший в военной обстановке кадровый офицер — делился со мной своими мрачными предположениями о дальнейшем ходе военных действий. Он, например, предвидел провал операции “Лозовая-Барвенково” — неудачной попытки прорыва на Харьков, предвидел он и хаос лета 1942-го.
Свободное копирование
