В дневнике Н. А. Тучковой-Огаревой сохранилось следующее описание отъезда из Москвы: «С утра тяжелые разговоры, резкие слова, много печали было на сердце, и смятенье, и разлука, и неизвестность, страх новых неприятностей между близкими; наконец все стихло, кареты поданы, Огарев простился прежде и уехал ждать на станцию. Вещи мои были уложены в важах Огарева, но никто из людей не знал этого... Мрачный отъезд, сердце словно камнем придавило... тучи надвинулись, гром загремел, долго, долго он яростно раскатывался, наконец крупный дождь ударил. Папа велел остановиться, мы вышли обе; как прощание описывать — кто сам испытал, чего стоят первые разлуки, тот, верно, помнит, сколько одно мгновенье вселяет в себя различных страшных дум» («Русские пропилеи», т. IV, стр. 188).
В наброске, относящемся к 70-м годам, Н. А. Тучкова-Огарева вспоминала:
«Я помню этот день, как будто это было вчера. Мы были тогда в Москве, вернувшись без всякого успеха из Петербурга. В то время только что совершились аресты после Петрашевской истории, и в обществе царствовала страшная паника — люди задыхались от напряженного состояния.
Дома после долгих и мучительных разговоров было решено, что я уеду с Огаревым в Одессу, а там постараемся переехать на Запад хоть на английском корабле. У Огарева не было пачпорта для заграничного путешествия и никакой надежды получить его. Несколько дней перед этим днем моя сестра венчалась с Ник. Мих. Сатиным в одной из церквей Старой Конюшенной. Я помню, что я ехала в церковь с Сергеем Ивановичем Астраковым. Последний имел тогда большую симпатию ко мне. Дорогой он разговорился, сказал мне, что слышал о наших планах, и, несмотря на дружбу к Огареву, очень отсоветывал мне ехать с ним, говоря, что едва ли чувство ко мне долго продлится в Огареве. Но я отвечала ему просто, что об этом поздно говорить, потому что это давно решено и не может быть изменено, а как отгадать, что готовит судьба? В это время я с такой безумной верой смотрела и на себя и на Огарева. Мои родители собирались обратно в Яхонтово, это было перед постом, называемым Петровки; мой будущий зять не хотел откладывать свадьбу на очень долгий срок, а потому близость забытого поста заставила спешить с свадьбой; метрических свидетельств не было ни у жениха, ни у невесты; кроме того, надо было свидетельство об исповеди,— хлопот было много. Мой отец, не говоря никому, отправился в какую-то церковь к вечерне и после вечерни объявил священнику, что желает говеть, и выправил свидетельство об исповеди на имя Николая Сатина — и торжествующий привез его Сатину.