Вскоре наступило 12(24) февраля 1848 года; мы собирались вечером праздновать день рождения моего отца; дамы семейства Герцен были уже у нас, чтобы сесть за стол,— мы ожидали только появления Александра Ивановича, который, по обыкновению, отправился читать перед обедом вечерние газеты. Вдруг послышались на лестнице торопливые шаги; то был Герцен с знакомым журналистом Спини. Герцен не шел, а бежал.
— Алексей Алексеевич,— вскричал он, входя в комнату и ставя бутылку на стол,— вы угадали: телеграф передает, что во Франции король бежал и провозглашена республика! Вот и бутылка шампанского; давайте скорее стаканы! — обратился он к нам.
Как он был хорош в эту минуту восторга, волнения; казалось, на его чертах не было места другому чувству, кроме неожиданной, беспредельной радости; он обнимал моего отца, как будто тот своим пророчеством был причиною счастливой вести.
Отец также был в неописанном восторге и с гордостью посматривал на всех нас.
— Что я говорил! Францию нельзя осуждать так необдуманно.
С этими словами отец обращался то к тому, то к другому из нас, а лицо его сияло удовольствием, верою в любимую страну.
С этого дня газеты были наполнены вестями о возмущениях, о восстаниях, происходивших в разных странах.
Свободное копирование
