Последний привет от Ромки

19 августа.

Сегодня везли Ф.

Не могу отдать себе отчета в моих чувствах. Очень тяжело, стыдно. За людей, которые смотрят на это с безразличием или злорадством. «Что, он жалеет жидов? Идиот!»

Чем Ф. хуже вас? Да она в десять раз превосходит тебя, одного с другим, во всех отношениях!

Единственная девочка, с которой я был всегда искренен, а так отрадно иметь друга, который понимает тебя и соглашается с тобой. Она была хорошая девочка и храбрая. Она ехала стоя, с гордо поднятой головой.

Это было полчаса назад, в шесть часов тридцать пять минут 19 августа 1942 года — я уверен, она и умирая не опустит голову.

Ф., знай, я помню тебя и не забуду и когда-нибудь отомщу!

Моя «первая любовь», оставившая по себе самые чистые воспоминания. Она была моим идеалом.

Их везут в тюрьму, по несколько автомобилей в день. Это те, кого нашли в подвалах.

Сегодня утром на Широкой лежала убитая женщина. Она пыталась спастись и тем ускорила свой конец. Поплатилась за то, что осмелилась захотеть жить!

Когда пишу, из тюрьмы доносятся выстрелы. Вот опять! Может быть, он был предназначен Ф.? В таком случае, ей теперь лучше. Нет, ей теперь никак.

Не могу представить: Ф., раздетая, тело засыпано хлоркой. Раны. Привалена кучей таких же тел.

Ужас, какой ужас.

Та женщина, лежавшая на Широкой, тоже была раздета, прикрыта какими-то лохмотьями. На ней, видимо, было хорошее платье...

Последний привет от Ромки!

Я сидел на нашем пригорке, поджав ноги к подбородку, охватив колени руками. И мы встретились взглядами, когда грузовик проезжал мимо. Стоя, она могла разглядеть среди крон деревьев крышу нашего дома. Вероятно, она попросила шуцмана разрешить ей подняться. Ведь они же должны были все лежать. Вниз лицами. А она стояла, спиной к кабине. И смотрела в сторону нашего пригорка.

У неё были светлые волосы и тёмные серьёзные глаза. В школе, тогда, в сорок первом, намечались косички. А сейчас она была коротко острижена. Но они всё равно развевались на ветру, её волосы.

Мы встретились взглядами.

Она могла сказать «прощай, Ромка» или просто взмахнуть рукой. И тогда, возможно, было бы два трупа вместо одного.

Но она только смотрела. Она пощадила меня.

Её нет. А я, с этой картиной, выжженной в памяти, живу. Живу, живу...

Я мог бы не сидеть на нашем пригорке в те дни, когда мимо шли и шли машины с высокими бортами. Мог не сидеть. Но сидел.

И дождался.

В саду папа окапывал яблоню. Он взглянул на меня, распрямился, подошёл вплотную и сказал:

— Что ?

— Сейчас везли Фриду...

Он понимал, зачем я всё сижу на пригорке.

В дневнике, полчаса спустя, я не очень удачно записал: «... не забуду и когда — нибудь отомщу.» У меня была мечта: дожить до прихода наших, стать солдатом, получить автомат и отправиться вместе с ними — на запад. Но наши не шли на запад. Они всё ещё отступали, на восток. Где-то там, у Волги, на Кавказе... И так неопределённо было это обещание — самому себе — «когда-нибудь...»