Чисто духовные интересы -- наука, философия, искусство -- волновали меньше, потому что они не стояли на виду, так, как в Париже, хотя бы и Второй империи. Я уже говорил, что тогдашнее английское свободомыслие держалось в маленьком кружке сторонников Милля, Спенсера и Дарвина, к знакомству с которым я не стремился, не считая за собою особых прав на то, чтобы отнимать у него время, -- у него, поглощенного своими трудами и почти постоянно больного. Но благодаря моей статье в "Fortnightly Review" Дарвин получил фактическое понятие о нашем движении 60-х годов.
Покойный В.О.Ковалевский (мой давнишний знакомый еще из того времени, когда он был юным правоведиком) рассказывал мне позднее, уже в начале 70-х годов, как он раз по приезде в Лондон сейчас же отправился к Дарвину, в семействе которого был принят всегда как приятель. И первое, что ему сказал Дарвин, поздоровавшись с ним, - было:
-- Я знаю теперь -- кто вы! (who are you!)
-- Кто же? -- спросил Ковалевский.
-- Нигилист! (a nihilist!) -- ответил со смехом Дарвин.
В моей статье я упоминал об издателях научных и философских книг того направления, которое считали "нигилистическим", называл и Ковалевского. И Дарвину захотелось подшутить над ним на эту тему.
"Дарвинизм" сделался дорог гораздо больше его немецким и русским адептам, чем тогдашним англичанам.
В самом Лондоне научная интеллигенция, кроме ученых обществ, группировалась около двух высших школ: Лондонского колледжа и Университетского колледжа. Если среди их преподавателей и было несколько крупных имен, то все-таки эти подобия университетов играли совсем не видную роль в тогдашнем Лондоне. Университетский быт и высшее преподавание надо было изучать в Оксфорде и Кембридже; а туда я попал только в 1895 году и нашел, что и тогда в них господствовал (особенно в Оксфорде) метафизический дух, заимствованный у немцев.
Свободное копирование
