Подошли последние экзамены,-- выпуск учеников в свет. Павлин Алексеевич сказал мне, чтобы я побывал у него и, когда я пришел, объявил мне, что "необходимо приготовить несколько ответов; что из географии он спросит у меня главные города в Европе и реки, чтобы я это хорошенько выучил. Из русского языка вопроса особого не будет, но я должен выучить басню "Метафизик" Хемницера и сказать ее наизусть. Кроме того представить какой-нибудь рисунок горным карандашом. Причем дал мне голову какого-то римлянина и просил ее нарисовать на большом веленевом листе, наклеив его лично на свою доску. Я нарисовал дня в три, в четыре; выучил наизусть басню Хемницера "Метафизик", главные города и реки в Европе и опять отправился к Павлину Алексеевичу. Он спросил у меня весь этот урок. В "Метафизике" поправил чтение некоторых мест; голову римлянина, нарисованную мною весьма немудро, оставил у себя и превратил ее во что-то такое, чего я и никто из учеников ни за что бы не сделали. Таких подготовок было произведено несколько. Всем детям чиновников были заданы уроки. Только Павлин Алексеевич не рисовал им никаких голов.
Первым лицом на акте, когда я выходил из училища, был мой отец, правивший должность губернатора, что случалось нередко, потому что губернатор, горный инженер, Евграф Петрович Ковалевский, впоследствии министр народного просвещения, любил жить в Барнауле, центре золотых промыслов Томской губернии. Перед отцом моим и несколькими другими чиновниками высших рангов, я пробормотал очень бойко билет из географии; прочел "Метафизика", представил рисунок головы римлянина -- и удостоился получить из рук моего отца похвальный лист, после чего важно раскланялся и сел да место. (Этот похвальный лист цел у меня до сих пор).
Расставаясь теперь с училищем, о котором больше говорить не буду, я считаю нелишним заметить, к чести учеников дворянского происхождения, что они держали себя относительно всех других сословий очень правильно, по дружески и просто, и все вместе, куча ребят от восьмилетнего возраста, представляли одно целое -- веселый и живой кружок, где никаких крупных беспорядков и бесчинств не происходило решительно никогда. Я не помню даже ни одной ссоры, формально ни одной, во все два года пребывания моего в училище.
