1936 - 11

12 [марта]. От дочки денег я уже не беру. Доживаю оставшиеся. Я уже не ем кило или полкило хлеба в день — иногда фунт хлеба я растягиваю на два дня. Сестра Дуня несколько раз приносила или присылала с сестрою Маней мне суп с мясом, чай, сахар, хлеб, несмотря на то что я просил их не делать этого.

Сегодня Дуня, Маня и Глебов пришли вечером. Глебов сказал, что был в ЛОССХе на дискуссии «о формалистах». Там, по его словам, в мою защиту неожиданно выступил Т.П.Чернышев[1]. Возражая Энею, он сказал, что Филонов — это «особенный формалист», с другими его смешивать нельзя. Это — упорный работник и крупнейший мастер. Очень многие художники ценят, признают и уважают за это Филонова. Андреев — из Пролеткульта — также, защищая Филонова, говорил в своем выступлении, что Филонов — крупнейший мастер. Глебов спросил, буду ли я выступать на дискуссии — хотя бы для того, чтобы заявить о своем согласии с содержанием статей московских газет. Я сказал, что статьи Москвы целиком правильны, но ко мне не относится эта правда. Дело в искусстве идет и пойдет, как говорил и говорю я. Только я да наша школа — решающие факторы изо-фронта и пролетаризации Изо. В ЛОССХе выступать «перед этою сволочью» я не буду. Придет время — я скажу что надо и сделаю что надо, коли не сдохну, разумеется. Даже не «выступая», мы «выступаем». Мы в то же время делаем вещи и готовим удар. Сама жизнь бьет туда же, помогая нам, куда бьет наша школа. Нас ни запугать, ни уничтожить нельзя.