6 марта. Звонила часа в 3 Дунюшка, что сегодня Бродский ждет нас с Глебовым к 9 вечера. Я ска[зал], что не могу идти к Бродскому, т.к. 19-го вышла его статья по искусству. Из-за нее я принужден воздержаться от визита к нему. Чтобы окончательно обдумать мое решение, я сказал, что дочка приедет к Глебовым часам к 5 и даст мой ответ. Дочке, рассуждая с нею об этом деле, я говорил, что, в сущности, и можно и нельзя идти к Бродскому, и просил ее посоветоваться об этом с Глебовым и сестрами. Но, провожая ее к Глебовым, я сказал твердо, что к Бродскому не пойду.
Когда она вернулась от Глебовых, рассказала, что Глебов звонил к Бродскому. Бродский, отвечая, сказал: «Мы ждем вас, приезжайте. Я только что послал домработницу за белым и красным вином. Все уже готово; мы с женою ждем вас». Глебов не сказал прямо, что я [не] могу быть у Бродского из-за его статьи, а пояснил неудавшееся свидание тем, что «сегодня к Филонову пришло несколько учеников, что Филонов не знал вовремя о том, что свидание с Бродским назначено на сегодня». Бродский пожалел, что произошло недоразумение, пожалел и о том, что ему не привелось нас угостить, и сказал шутя, что долю Глебова в угощении он принесет завтра в Академию и там ему передаст. Провожая жену к Глебовым, я просил передать, что личные мои отношения к Бродскому остались прежними. Что в его статье есть многое, о чем я говорил еще в 1922—23 гг. и на многих своих выступлениях по педагогике искусства. Я послал Глебову мою статью для «Смены» о педагогике в Академии.
Сейчас, не имея заработка, я в полном смысле слова, к стыду своему, живу «на иждивении» дочки. Ем кило или полкило хлеба в день, тарелку или две супа с картошкой. Положение мое становится грозным. Выход один — пойти на любую черную работу для заработка. Но я растягиваю последние гроши, чтобы отдалить этот «выход», — и работаю весь день, как и всегда, пока сон не выводит меня из строя. Как и всегда, ни одной секунды не провожу я без работы, а работы чем дальше, тем больше. Но еды — все меньше и меньше. При моем, в полном смысле слова, железном, несокрушимом здоровье я чувствую, однако, как уходит моя прежняя физическая, мускульная сила. Но рабочая энергия, воля к работе, неутолимое желание работать — крепнут.
С того момента, когда (25 октября) я увидел Купцова мертвым, не было ни одного дня, чтобы я [не] вспоминал Купцова. Иногда я думал, с горем, о нем и несколько раз в день. Часто думая о нем, я вспоминаю, как, по «Степану Разину» Чапыгина, Стенька терял одного за другим своих товарищей. Или как тяжело было партии и Сталину потерять Кирова. Таким был Купцов. Его не вырвешь из сердца, из памяти, знаю, никогда.
Свободное копирование
