Было еще другое. Этот барин был - как бы выразиться? - настоящий демократ.
Да, демократ. Другого слова не придумаю. Слово опошлено. Но оно имеет свой хороший русский смысл.
Мусин-Пушкин обладал симпатией к людям без различия общественных перегородок. Он умел находить интерес в каждом человеке, красоту в каждом лице, как ее находит проникновенный портретист. Он любил и уважал людей (это вовсе не так просто), не брезговал своим случайным соседом в жизни, который меньше всего интересовал его со стороны иерархического положения в обществе.
Пламенное сердце, ясный взгляд, видящий реальности. Искатель людей, всегда готовый помочь в добром, всегда готовый помешать злу, не щадя себя. Чистый, как аскет, он в то же время любил радости жизни, Шутку, смех, ценил все жизненные ценности в искусстве, в природе: "аллегро" сонаты, чеканный звон пушкинского стиха, уголок Стамбула, сонный плеск адриатической волны. В бумагах его есть рукопись, посвященная счастью. Я читал отрывок. Он описал все, что по воспоминаниям детства ему врезалось в память, как "ощущение счастья".
У него иногда срывались замечания, от которых становилось весело. В то же самое время импровизация куда-то проникала, что-то углубляла, к чему-то неожиданному привлекала ум.
Однажды перед каким-то заседанием в холодный, сырой константинопольский вечер мы с В. В. растапливали в посольстве камин. При этом он вдруг сказал:
— Я не понимаю, почему антрацит горит; по внешности он не должен, прямо-таки не хочет гореть. Вы заметили: есть предметы, которые не имеют физиономии своего амплуа.
Я улыбнулся, попросив его назвать еще один такой предмет, лишенный "физиономии своего амплуа".
— Возьмите трюфели: они не имеют физиономии деликатеса.
Свободное копирование
