Прошло около года после лихорадочных мартовских и апрельских дней 1902 года. Триста последующих серых тюремных дней затушевали их острые переживания; и 13 января 1903 года я сидела спокойно в своей камере и не подозревала, что тяжелой поступью ко мне идет судьба, идет, постучит в дверь и скажет: "Выходи".
Топот ног послышался в коридоре, стукнули затворы двери, щелкнул замок, и ко мне вошел комендант с жандармами.
Подняв немного руку и театрально возвысив голос, он с расстановкой произнес:
- Государь император... внемля мольбам матери... высочайше повелел каторгу без срока заменить вам каторгой двадцатилетней.
И, помолчав, прибавил:
- Срок кончается 28 сентября 1904 года.
При словах "государь император", произнесенных с особо важной интонацией, я подумала: запоздавшая кара за "погоны", и это было бы лучше, чем то, что я услыхала дальше.
Я стояла ошеломленная. Думая, что тут какое-то недоразумение, потому что, зная мои взгляды, мать не могла, не должна была просить о помиловании, я задала нелепый вопрос:
- Эта общая мера или относится только ко мне?***
______________
*** Я подумала об амнистии.
- Только к вам, - с резким неудовольствием буркнул комендант и продолжал: - Теперь можете написать родным.
Но я вовсе не хотела писать. Я была возмущена, оскорблена; первым порывом было - порвать всякие сношения с матерью.
С ней, любимой! С ней, разлука с которой доставляла мне столько страданий!
Уж полтора года прошло с тех пор, как я в последний раз писала матери, а со времени получения письма от нее прошло 12 месяцев. Что было дома за это время? Что знала обо мне мать за эти полтора года вынужденного перерыва переписки?
Ничего не понимая, я сдержала себя и сказала:
- Пусть родные напишут - я отвечу.
Камеру заперли; я осталась одна.
Свободное копирование
