Мастерские и огороды - 2

Огородничество у нас процветало. По каталогам мы выписывали семена всевозможных овощей и цветов. Последних мы развели до 450 видов, и в этом особенно отличался Лукашевич, с детства большой знаток цветов и любитель ботаники. А для овощей в одном из огородов однажды нами была устроена даже выставка: на широком помосте, декорированном простынями с цветными перехватами, фигурировали многофунтовые брюквы Лукашевича, томаты Попова, гигантский лук Антонова, моя клубника, розы Василия Ивановича и пр. Посетителями были сами заключенные, комендант Гангардт и доктор. Выписывая семена, Лукашевич во внимание к курильщикам, страдавшим без табака, получил контрабандно под латинским названием Nicotiana отличный сорт табака, а потом семена махорки. Когда растения выросли, листья собрали, подвергли брожению, и началось курение сначала втихомолку, а потом в открытую. За отсутствием спичек мы прошли все стадии, которые человечество проходило в истории добывания огня: Новорусский устроил прибор для добывания его путем трения, однако вертящийся стержень дымился, но искры не давал; Суровцев предложил кремень и огниво, он жег где-то тряпочки, снабжая публику трутом, а кремния было сколько угодно в почве огородов; из лучинки и серы он приготовлял также сернички. Начальство, обеспокоенное дымом и табачным запахом, старалось легализовать курение. В 1896 году при посещении тюрьмы министром внутренних дел Горемыкиным доктор Безроднов замолвил словечко о табаке как предохранительном средстве против цинги, и табак был допущен.

Так как спичек выдавалось при этом мало, то многие курильщики делили каждую на две части и таким образом удовлетворяли своей страсти.

Некоторые товарищи обнаружили такое пристрастие и любовь к огородничеству и плодоводству, что им показалась мала та территория, на которой было устроено шесть огородов для овощей и шесть "клеток", где во второе десятилетие мы разводили цветы. Они добились при Гангардте устройства еще двух огородов - седьмого и восьмого. Потом те же Фроленко и Попов отвоевали обширный двор старой цитадели. Вместе с другими товарищами они разделали его под культуру, уничтожили тот девственный луг, который восхищал меня, когда я шла в карцер, и стерли все следы той суровости, которой было окружено это скорбное место расстрела Мышкина и Минакова, казни Рогачева и Штромберга в 1884 году, Ульянова, Шевырева, Андреюшкина, Осипанова и Генералова в 1887 году.

Перед зданием исторической тюрьмы, где теперь были мастерские, товарищи завели обширные плантации табака, помидоров, огурцов и множество парников, в которых выращивали даже дыни, щеголявшие самыми громкими названиями, например "Золотое совершенство" и т. п. А Фроленко, который увлекался плодоводством, повсюду в клетках и огородах насажал фруктовых деревьев и ягодных кустов, как об этом подробно рассказано в его биографии, написанной мной**.

 Когда Фроленко замышлял заняться плодоводством, у нас вышло нечто вроде "принципиального теленка"[1], о котором рассказывает Каронин, описывая колонию интеллигентов.

Заработанные деньги, как я говорила, составляли общее достояние: этого хотели наши мастера. Но вот явился еретик: Фроленко обратился к нам с письмом; для почина он желал выписать два сорта интересовавших его яблонь и для этого просил дозволения взять специальный заказ, чтобы заработать 10 рублей и на них выписать деревья из садоводства Регеля. Казалось, надо бы приветствовать это начинание и удовлетворить желание Фроленко в тюрьме, где не только исполнить желание, но и иметь его приходилось так редко. К тому же яблони Фроленко предполагал посадить, имея в виду не одних нас.

"После нас привезут других, - говорил он, - и они найдут наши яблони уже большими".

Но поднялся принципиальный вопрос, что это будет нарушение принципа общинности, проявление индивидуализма. Начались споры в сущности о том, приносить ли субботу в жертву человеку или человека субботе. Погорячившись, решили: специального заказа Фроленке не брать, яблони для него выписать, и не на один десяток рублей, но деньги взять из общего фонда.