Почти через день я ездил к Врангелю. Он переехал уже на "Лукулл". Однажды я застал его в возбужденном состоянии. Он шагал по каюте и, вооружившись жестяной коробкой, бил тараканов, бегавших по облицовке красного дерева. Врангель выразил удовольствие, что живет теперь среди темных стен. Среди них он отдыхал от белесоватой внутренней окраски "Корнилова".
— Я - как пленник. Не могу съехать на берег. Хотел осмотреть лазареты. Нельзя. Все под предлогом моей безопасности. А в действительности просто боятся, что я могу войти с кем-нибудь в связь. Хотел на Галлиполи и Лемнос ехать на "Лукулле". Нельзя. Везут на броненосце "Прованс", куда я не могу взять кого хочу. Я с ними резок, ругаюсь, а они меня обезоруживают, соглашаясь со мной. Возмущаются своим правительством, но указывают на то, что они солдаты и обязаны подчиняться приказаниям.
Врангель прочел мне письма, полученные от Струве и Кривошеина. Оба умоляют его не слагать власти. Кривошеин пишет, что Фош стоит за сохранение нашей армии как единственной вооруженной силы, посвятившей себя борьбе с большевиками.
Время делил между "Лукуллом", хлопотами о газете и "великим городом".
Чувствовалось мне, что скоро времени не будет бродяжничать по городу. Был всюду, где полагалось побывать туристу: и в оттоманском музее, где пленялся нежным воском мрамора барельефов гробницы, именуемой саркофагом Александра Македонского, и в церкви Св. Ирины, единственной христианской церкви, превращенной турками не в мечеть, а в склад оружия, и у фонтана Ахмеда III, и у платана янычар, у скрюченного дерева, в искривленном дупле которого они готовили себе пищу, и, конечно, на ипподроме у змеевидной колонки, у трех свившихся воедино змей зеленой бронзы, поставленных греками в Дельфах в память победы при Платее.
Дивная "серпантина"! В прошлом столетии можно было еще на пространстве от 3-го до 13-го кольца прочесть названия тридцати одного города, принимавшего участие в сражении. Названия совпадали с указаниями Плутарха. Странная судьба этого мирового памятника, слышавшего пророчества Пифии! Кто только не ополчался на него. И крестовцы, и Магомет II, разбивший палицей голову одной из змей (после чего в городе появилось множество пресмыкающихся), и воры, раскрадывавшие памятник кусками.
А "серпантина" стоит на том же месте таинственным обломком, пережившим тысячелетия страды человечества, обвеянным истекающим из нее мистическим знаменем, загадочным, какую-то чудесную силу в себе таящим, вселенским талисманом.