Іюля. Утромъ, кромѣ обыкновенная чтенія Гёте и подвертывавшихся книжонокъ, написалъ Жданова, но насчетъ личности Велинчука все еще не рѣшился. — Нынче опять рѣзали мнѣ пахъ и опять я принималъ клороформъ. Впечатлѣніе было ужъ не такъ непріятно, но такъ странно — я слышалъ звонъ инструментовъ, но не слыхалъ боли. Вечеръ сидѣли у меня Новережскій, Шубинъ и Антроповъ. Получилъ письмо отъ старосты: Цвѣтковъ Терентій и 2 дворовые пойдутъ въ рекр[уты], выборъ хорошъ. Старый Башибузукъ непремѣнно хочетъ, прежде чѣмъ пустить въ ходъ мой переводъ, извѣстить о томъ Князя. Не подумать ли мнѣ о этомъ переводѣ? Можетъ быть я не переработаю свой характеръ, a сдѣлаю только одну и важную глупость изъ желанія переработать его. Есть-ли нерѣшительность капитальной недостатокъ — такой, отъ котораго нужно исправляться? Не есть ли два рода характеровъ одинаково достойные: одни рѣшительные, другіе обдуманные? Не принадлежу [ли] я къ послѣднимъ? И желаніе мое исправиться не есть ли желаніе быть тѣмъ, чѣмъ я не есмь, какъ говоритъ A[lphonse] Karr. Мнѣ кажется, что это правда. Есть недостатки болѣе положительныя (абсолютныя), какъ то лѣнь, ложь, раздражительность, эгоизмъ, которыя всегда недостатки. —————
Свободное копирование
