В эти же святки у меня гостил один из московских инженеров, тоже подвизавшийся против большевиков в октябре, В.3. Курганов, сын священника Пензенской губернии, семинарист, но с университетским образованием. Это был дорогой человек по простой душе, по глубине ума, глубоко религиозный, народник. Как он любил рассказывать про своих земляков!
При своей образованности и сознательной вере он все же принял с детства все поверья. Вдовец отец не имел времени заниматься сиротою, и Володя проходил воспитание большею частью на кухне под руководством малограмотного церковного сторожа и посещавших его крестьян. Оттуда он и взял все народное, а говорил совершенно как мужик.
Как-то выходили мы с ним из ректорской квартиры ночью.
- Эх, - говорит, - неладно!
- Что такое?
- Да вишь, месяц с левой стороны от нас.
- Что ты, чудак!
- Не-ет, неладно! Уж это... как пить дать!
- Да почему?
- Вишь, народ так верит, значит, правда!
Я тоже знал об этом, но не верил. А с той поры. вот уже 25 лет, как увижу вечером месяц, так и спрашиваю себя: а с какой стороны? Разумеется, не придав этому значения, Володя вбил это в мою память на всю жизнь.
Так вот, его нужно было тоже вывезти куда-нибудь из страшного Крыма: неровен час, а вдруг да прознают, что он юнкер! Несдобровать теперь ему, да и я горя нахлебаюсь. Правда, он ходил в каком-то овчинном "спинжаке" (вероятно, исковерканное английское слово пиджак, пинжак - спинжак, уже совсем будто русское слово - от спины, русский народ любил такие перевороты, нейтралитет - нейтроньитет, режим - прижим, из имени Агафопод у него вышел хлопан и т.д.).
На голове у Володи шапка, на ногах грубые сапоги. Только вот очки выдавали его, а без них он ничего не видел. Очки же бессомненный признак буржуя! Тогда даже и пословица такая была: "Бей очки да воротнички!"
И потому, возвращаясь из Крыма на Московский собор, я захватил и его с собой, чтобы он отправился потом в Оптину пустынь Калужской губернии, куда он и поступил действительно в монахи... Дальше я еще, вероятно, встречусь с ним в записках.
Купил я для себя и для него двухместное купе, закрыли его на запор и думали уже благодушествовать, все обошлось без проверки и контроля. Но не тут-то было! Только что отошел поезд, в наше купе сильно стучатся.
- Занято, - говорю.
- Отваря-а-а-ай! - раздается властный голос.
- Ну, брат Володя, плохо! - шепчу ему. - Кто там?
- Матросы-ы!
Это слово и не такие замки отпирало тогда... Открываю. Входят двое, увешанные револьверами.
- Сколько вас тут? Ну вот мы еще двое!
И без всяких дальнейших слов оба снимают с себя одежду, оружие и располагаются. Высокий сразу полез на верхнюю полку, а другой - пониже - остался вместе с нами. Разговорились. Вижу, ребята хорошие, простые.
- Куда едете? - спрашиваю, соображаю: далеко ли с нами поедут попутчики?
- Через Лозовую, на Дон. добивать белых бандитов, - отвечает маленький с совершенно искренним убеждением, что он делает самое рассвятое дело.
Покушали, угостились взаимно. Владимир мой успокоился: "Свои ребята, крестьянский народ!"
Доехали часа через четыре до Мелитополя. Наши вояки вышли выпить, и вдруг маленький возвращается и спрашивает меня:
- Не можешь ли ты написать мне письмо?
- Кому?
- Да вот тут, на станции, значит, встретил я знакомого из своего села, так что хочу написать домашним письмецо. А?
- Это можно, - говорю.
Сейчас же достал из чемодана открыточку.
- Кому писать-то? Как называть?
- Ну-у, дорогие, мол, мои родители и все родные!. Ты и сам знаешь, как писать-то, там о здоровье и все такое...
Написал.
- А дальше что?
- Ну, дальше пиши: едем героями бить бандитов.
Написал и это, делать нечего, по пословице: "С волками жить, по-волчьи выть".
- А еще что?
- И довольно!
- Да тут еще место осталось!
- Ну напиши там, что хочешь сам.
- А что, если я напишу: храни вас всех Господь Бог! Можно?
Смотрю на него выжидательно с интересом: что ответит на это?
- Пиши-и! - нимало не колеблясь и не возражая, ответил герой.
И я написал. Он кое-как накарябал свое имя и фамилию и побежал передавать письмо...
А я снова подумал: "Удивительное сочетание в русской душе!. А ведь, право, хороший человек он..."
На ночь маленький залег по-братски на мягкий диван внизу с Володей. А я полез наверх - к высокому, головами врозь. В сетке, около моей головы, лежал огромный револьвер, четверти в две, в деревянной кобуре. С непривычки мне даже неприятно было сначала. А скоро все мы дружно уснули. Никто уж нас больше не беспокоил: где матросы, там было уже надежно на этот счет, в обиду своих не дадут.
Свободное копирование
