Хочется вспомнить и помянуть добрым словом Изю – Иосифа, фамилию и отчество, которого я позабыл, а может быть и не знал вообще. Работал он, по-моему, заурядным программистом или электронщиком, но имел потрясающее хобби – он коллекционировал анекдоты про «маленького Изю», которые, в каждый наш приезд, рассказывал мне. Знал он этих анекдотов немеряно, рассказывал их великолепно – то, что называется, в лицах и красках, с великолепным произношением и с идеально расставленными паузами. Ему бы выступать с ними на сцене – был бы намного лучше платных юмористов тех времен. Тем более, что и внешность его располагала к юмору. Маленького роста (как Ленин – метр с кепкой), полненький, с пухлым улыбчивым лицом, с добрыми лучезарными глазами, Изя распространял вокруг себя какую-то светлую, веселую ауру. Увидев его, сразу становилось как-то теплее на душе, хотелось улыбнуться, вспомнить, что-нибудь доброе и веселое, пошутить-посмеяться. Не знаю, каким он был программистом, но человеком был очень душевным.
Почему-то именно во мне он нашел благодарного слушателя. Видимо, местные ребята, то ли были больше меня заняты по работе, чтобы слушать его байки, то ли все его анекдоты уже слышали по два-три раза и им они наскучили. Не знаю. Сергею Ивановичу то же было не до разговоров, ведь на нем лежала вся административно-денежная работа по договору. Короче, получалось так, что я был единственный, кто, во-первых, имел свободное время для того чтобы послушать Изю, а, во-вторых, практически не был знаком с анекдотами про «маленького Изю».
Иося всегда с нетерпением ждал нашего приезда (во всяком случае, так говорил нам Берлинский) и готовился к нему. Когда мы приезжали, и у меня появлялась свободная минута, чтобы выйти покурить, Изя следовал за мной с заговорщицким видом и мятой замусоленной тетрадочкой в руках. Я заметил, что тетрадочки у него все время разные. В них он записывал анекдоты, причем делал это очень скрупулезно, на хорошем литературоведческом уровне.
Он никогда не писал более одного анекдота на странице (несмотря на расхожее мнение о еврейской жадности), а оставлял внизу листа свободное место, куда записывал различные варианты этого анекдота, когда ему удавалось их от кого-то узнать. Поэтому его тетради были сильно заношены, ведь записи он начал еще, когда заканчивал школу. И потом, на протяжении всей своей жизни, дописывал варианты, делал ссылки на похожие, классифицировал их и проч. В общем, подходил к этому делу очень серьезно не только как практик-рассказчик, но и как теоретик-литературовед-исследователь.
Мы уединялись где-нибудь подальше от посторонних глаз – в курилке или на дальней лестнице и Изя начинал лицедействовать. Каждый свой рассказ он начинал с того, что брал меня левой рукой за локоть. Что это был за жест? Не знаю. Может быть просто – стиль, а может быть, как сказал в свое время Сергей Иванович, ему нужно было соединить, через прикосновение, свою ауру с аурой слушателя или просто – почувствовать слушателя. Кто знает?
Читал свои анекдоты он по тетрадочкам. Не воображая себя артистом, Изя всегда боялся забыть, перепутать или случайно переставить местами слова. Слова, последовательность слов в анекдоте, как он считал – самое важное. Измени слово, поменяй слова местами – изменишь смысл, причем даже и на обратный. По этому поводу он приводил такой анекдот
Рассказывая про Великую Отечественную войну маленький Изя на уроке истории сказал: «Всего Гитлер уничтожил 6 миллионов евреев». «Неверно!» – выкрикнул Вовочка – «Гитлер уничтожил всего 6 миллионов евреев».
Точность передачи смысла была его главным правилом при чтении. Поэтому, держа в правой руке тетрадку, он рассказывал, поглядывая попеременно, то правым глазом на страницу, то левым на слушателя. При этом левая его рука совершала какие-то непонятные волнообразные движения, как будто бы он дирижировал. Но ритм его руки совершенно не совпадал с ритмом произносимых слов, он не совпадал и с тем действием, о котором Изя рассказывал. Видимо, он дирижировал какой-то только ему ведомой музыкой рассказа. Только он один ее слышал.
Один раз я заглянул в его тетрадку и увидел там, помимо слов, какие-то корявые значки, чем-то напомнившие мне ноты. «Это что – для пения?» – спросил я. «Нет» – ответил Изя – «это для рассказывания. Это паузы, форте-пиано для голоса, различные оттенки произношения – когда в нос, когда крик, тембр речи – высокий или низкий и многое другое. Я пользуюсь и обычными музыкальными знаками и некоторыми своими собственными. Тогда я впервые увидел смайлики (так модные сейчас в электронных письмах) Этими смайликами он показывал, какую рожу должен скорчить, когда читал данное место текста.
Интересный был человек, увлеченный своей идеей и, что главное, доведший свою идею до совершенства. Не просто коллекционирующий анекдоты (ведь, поверьте, это делали многие), а человек систематизирующий, классифицирующий их, потративший много времени на совершенствование исполнительского мастерства и, главное, попытавшийся донести до будущих поколений интонационно-мимическую часть исполнения. Ведь в то время не было практически, ни звуко-, ни видеозаписи. А его условные значочки давали понять, как он рассказывал свои анекдоты. Вот только не знаю – где теперь его тетрадки? Жив ли сам Изя? Была ли у него семья, дети? Обо всем этом мы никогда с ним не говорили. Дай бог, чтобы его записи очутились в нужных руках, и в нужное время, и не дай им бесславно сгинуть в потоке времени.
Анекдоты про «маленького Изю» я здесь писать не собираюсь, поскольку «изменишь слово – изменишь смысл», а наизусть я их не помню, да и не записывал я их никогда – только слушал. Слушал то, что называется «раскрыв рот» и остались в памяти только общий смысл, да смеющиеся глаза «маленького Изи».
Свободное копирование
