Мне было, вероятно, лет 9, когда родители решили перебраться из деревни в местечко Шклов, Могилевской губернии: мой отец был приписан к шкловскому обществу; здесь ему, вместе с другим семейством, принадлежал маленький домик.
Путешествие было дальнее. Большую часть пути мы шли пешком, за телегой с домашним скарбом, которую тащила хромая лошадка, купленная у цыгана; но уставших детей сажали на телегу. У меня осталось представление, что в дороге мы провели несколько недель. Для нас, детей, это было хорошее время. Лето было жаркое, дожди редки, и мы для ночлега и для дневных стоянок выбирали лужайки в лесу, или подходящие места на берегу какой-нибудь речки, особенно, когда в ней водилась в изобилии рыба, составлявшая, кроме хлеба, главную нашу пищу в пути.
Поселились мы сначала не в самом Шклове, а в его предместье, так как здесь у нас была даровая квартира (комната) в домике, о котором я выше упомянул. Но домик этот, очень скоро после нашего водворения в нем, дотла сгорел – так же, как чуть не две трети предместья, – и нам пришлось искать крова в самом «городе», в Шклове, где нам потом пришлось довольно долгое время жить всей семьей в благотворительном ночлежном доме для нищих.
Как ни сильно бедствовали мы в деревне, как ни велика была нужда, которую нам частенько приходилось там испытывать, но до положения настоящих нищих мы там, насколько помню, все-таки не опускались. А с переселением на «родину» отца, мы, в буквальном смысле, впали в нищету. За исключением короткого промежутка времени, когда отец yашел поденную работу по нагрузке и разгрузке хлеба в амбарах и складах на берегу реки (Днепра) – это был золотой период, к сожалению, слишком краткий в нашей шкловской жизни, – отец не имел сколько-нибудь постоянного заработка, достаточного для того, чтобы семья не голодала.
