Возвращаясь домой, мы приехали на вокзал задолго до отправления поезда, зашли в купе, положили свои немногочисленные пожитки и стали ждать отправления. Ничего не скажешь – ждать и догонять – ничего хорошего. Хотя в догонянии есть еще какой-то азарт, какое-то волнение «поймал-не поймал», то в ожидании нет ничего интересного. Скука смертная. Затаиваешься, как охотник в лесу и ждешь. Секунды, минуты, часы проходят, а ты, словно окаменел в ожидании, ты уже не понимаешь сколько прошло и сколько еще осталось – времени не существует, тебя не существует, ничего вокруг не существует, существует только ожидание.
Чтобы немного развеяться я пошел в тамбур покурить. Сергей Иванович не курил, поэтому я пошел один. Вагонный опыт показал, что поездах, как раз перед отправлением, в тамбуре собирается компания командировочных, которые устали от работы, поезд не трогается, а впереди долгий путь – скучно. Поэтому постоять, покурить, потравить байки – именно то, что им нужно. В таких компаниях знакомились, чтобы расстаться через несколько часов навсегда, рассказывали друг другу то, что не рассказали бы и близкому другу, говорили правду, да и обманывали тоже, а чаще всего рассказывали про то, где жили или откуда приехала, про то, где побывали и что повидали. В общем, молодому человеку, коим я был тогда, такие встречи были очень и очень полезны и познавательны. Пусть во многих рассказах была иногда значительная доля вымысла, но все равно, они содержали очень много интересного, причем это шло, как говорится «из первых рук» и не было приукрашено или морализировано умом книжного борзописца. И важно то, что здесь можно было услышать и узнать то, что цензура никогда ни в то время, ни сейчас, ни при каких условиях не пропустила бы.
Итак, я вошел в тамбур, где стояло и курило уже человек шесть. Все они были значительно старше меня, младшему, на мой взгляд, было лет около сорока, а старшему вероятно под шестьдесят. Стоял плотный табачный дым, как говорится, топор можно было вешать. Но, несмотря на это, завязался какой-то увлекательный непринужденный разговор то ли про вечно мокрую минскую погоду, то ли про жизнь командировочную.
Время понемногу шло, сигарета скуривалась… И вдруг в тамбур вошел мужчина очень неопределенного возраста. По одежде и движениям, он был похож на молодого, если был только чуть-чуть старше меня, но лицо его худощавое, желтое и, я бы сказал, изможденное, наводило на мысль о более старшем возрасте. В разговор он как-то не вклинился – сказал что-то пару раз очень отрывисто, а продолжить не сумел – и разговор пошел помимо него. Затем он стал привлекать к себе внимание не словами, а жестами и гримасами, но на него опять никто не обратил внимания, поскольку, видимо, то о чем он пытался нам сказать, никакого интереса не представляло. Запомнилось, что он вертелся, как будто бы стоял на раскаленной плите и активно гримасничал.
И вдруг он резко сел на пол. Все замолчали, глядя на него. А он сидел в середине круга, который образовали мы, стоя в тамбуре, сидел, молчал и улыбался какой-то загадочной улыбкой, которой улыбаются только малые дети, глубокие старики и сумасшедшие. Стало ясно, что парень не в себе, обижать его и прогонять никому не хотелось, поэтому разговор продолжился опять в обход него. Он не выдержал, вскочил и, прихлопнув по большому животу самого старшего из нас, сказал – «Толстый! Дай курнуть!». Тот стоял и как-то уничижающе смотрел на парня, видимо думал, что делать. Выбросить его куда подальше или пожалеть идиота. Выбрав второе, он дал ему сигарету, но парень повернулся на одной ноге и, обратившись к высокому худому мужчине, сказал – «Дылда! Дай огоньку!»
Стало ясно, что так просто от него избавиться не удастся. А я, как самый молодой, и горячий, решил закрыть этот вопрос. Поэтому, правой рукою повернув его за плечо лицом к себе, сказал – «Негоже, так себя вести со старшими! Извинись!» Он молчал, глядя на меня каким-то безмозглым взглядом, словно не понимал, что происходит и чего от него требуют. Глаза у него были такие пустые, что казалось сквозь них можно было увидеть внутреннюю стенку его черепа. Какой-то гадливый холодок пробежал по мне от этого.
И тут случилось то, чего я меньше всего ожидал – он поднял свои руки и направил их к моей шее – я понял, что он собирается задушить меня. К удару я был готов, но не к удушению. Сложив руки, резким ударом изнутри, я попытался откинуть его руки в стороны, но не тут то было – мои руки стукнулись об его и не сдвинули их ни на сантиметр. Оставалось одно – сделать блок и попытаться удержать его руки до тех пор, пока остальные его не нейтрализуют.
Меня поразило, что я не могу противостоять ему, казалось, что я изо всех сил противодействую не человеческим рукам, а каким-то холодным железным трубам, которые медленно, но уверенно тянутся к моему горлу. Сходство с металлическими трубами усиливало то, что его руки были какими-то мокрохолодными и производили такое же неприятно-отвратительное чувство, как будто бы я держал в руках змею или жабу. Я понимал, что против такого мощного противника продержусь несколько секунд – не более.
Я мог уповать только на тех, кто стоял со мною рядом. Сам я спасти себя не мог. Я не мог даже ударить ногой. Во-первых, я боялся пошатнуться, чтобы не потерять контроль над руками парня – тогда задушит наверняка. Во-вторых, я понимал, что ему (вряд ли человеку, скорее монстру) с такими возможностями мой удар, даже по яйцам, будет абсолютно нечувствителен.
Секунды текли, тек пот по спине, я еще сопротивлялся, но мои силы уже были на исходе… И тут – началось. Я только успевал считать удары. Первый удар в ухо провел тот самый толстяк, у которого парень просил закурить. Глухо – голова качнулась туда-сюда, но сразу же выпрямилась, ослабление его рук я не почувствовал. При следующем ударе парень харкнул на меня кровью из разбитого рта, но рук не ослабил. Удар, еще удар! Ничего – хватка не ослабевает… При пятом ударе он опять оплевал меня кровью. Я глядел на него – все лицо залито кровью, и верхняя и нижняя губы – полностью расквашены, кровью был даже забрызган его лоб и все равно – железная хватка. И взгляд ничего не видящих глаз сквозь кровавые подтеки.
Шестой удар… – руки обмякли и он повалился на пол. Рядом с ним на пол сел и я – стоять просто не было сил.
Потом пришел вокзальный мент и, обнюхав парня, сказал, что он наркоман и что мне крупно повезло, что вокруг было столько сильных мужиков. Наручников у мента не было и проводница дала ему веревку, которой связали руки и ноги парня. Потом подъехала санитарка и его забрали. Когда его выносили он уже очнулся, но видимо кураж из него вышел, потому что глаза его стали совсем другими.
Я посмотрел-посмотрел, пошел умылся, покурил еще, а тут и поезд тронулся, а я пошел спать – сил у меня больше не было.
Свободное копирование
