1873. Издание "Бесов". Редакторство. Знакомства - 4

   Наступил знаменательный день в нашей жизни, 22 января 1873 года, когда в "Голосе" появилось наше объявление о выходе в свет романа "Бесы". Часов в десять явился посланный от книжного магазина М. В. Попова, помещавшегося под Пассажем. Я вышла в переднюю и спросила, что ему надо.

   -- Да вот объявление ваше вышло, так мне надо десяток экземпляров.

   Я вынесла книги и с некоторым волнением сказала:

   -- Цена за десять экземпляров -- тридцать пять рублей, уступка двадцать процентов, с вас следует двадцать восемь рублей.

   -- Что так мало? А нельзя ли тридцать процентов? -- сказал посланный,

   -- Нельзя.

   -- Ну, хоть двадцать пять процентов?

   -- Право, нельзя, -- сказала я, в душе сильно беспокоясь: а что, если он уйдет и я упущу первого покупателя?

   -- Если нельзя, так получите. -- И он подал мне деньги.

   Я была так довольна, что дала ему даже тридцать копеек на извозчика. Немного спустя пришел мальчик из книжного магазина для иногородних и купил десять экземпляров, тоже с двадцатью процентами уступки и тоже поторговавшись со мной. Присланный от книжного магазина Глазунова хотел взять двадцать пять экземпляров, если я уступлю двадцать пять процентов; ввиду значительного количества мне пришлось уступить. Приходило и еще несколько человек, все брали по десятку экземпляров, все торговались, но я больше двадцати процентов не уступала. Около двенадцати часов явился расфранченный приказчик знакомого Федору Михайловичу книгопродавца и объявил, что приехал взять на комиссию двести экземпляров. Ободренная успехом утренних продаж, я ответила, что на комиссию книг не даю, а продаю на наличные.

   -- Но как же, ведь Федор Михайлович обещал нам прислать на комиссию, я за ними и приехал.

   Я сказала, что книгу издал мой муж, а заведую продажей я и что у меня такие-то и такие книгопродавцы купили на деньги.

   -- А нельзя ли мне повидать "самих" Федора Михайловича, -- сказал приказчик, очевидно, рассчитывая на его уступчивость.

   -- Федор Михайлович работал ночью, и я разбудить его не могу раньше двух.

   Приказчик предложил мне отпустить с ним двести экземпляров, а "деньги отдадим самому Федору Михайловичу".

   Я и тут осталась тверда и, объяснив, сколько процентов и на какое количество я уступаю, высказала мысль, что нам книг доставлено всего пятьсот экземпляров и я рассчитываю их сегодня распродать. Приказчик помялся и ушел не солоно хлебавши, а через час явился от них же уже другой посланный, попроще, и купил пятьдесят экземпляров на наличные с тридцатью процентами уступки.

   Мне страшно хотелось поделиться с Федором Михайловичем своею радостью, но приходилось ждать, пока он выйдет из своей комнаты.

   К слову скажу, что в характере моего мужа была странная черта: вставая утром, он был весь как бы под впечатлением ночных грез и кошмаров, которые его иногда мучили, был до крайности молчалив и очень ие любил, когда с ним в это время заговаривали. Поэтому у меня возникла привычка ничем по утрам его не тревожить (как бы ни были важны поводы), а выжидать, когда оя выпьет в столовой две чашки страшно горячего кофе и пойдет в свой кабинет. Тогда я приходила к нему и сообщала все новости, приятные и неприятные. В это время Федор Михайлович приходил в самое благодушное настроение: всем интересовался, обо всем расспрашивал, звал детей, шутил и играл с ними. Так было и на этот раз: когда он беседовал с детьми, я отослала их в детскую, а сама села на своем обычном месте около письменного стола. Видя, что я молчу, Федор Михайлович, насмешливо на меня поглядывая, спросил:

   -- Ну, Анечка, как идет наша торговля?

   -- Превосходно идет, -- ответила я ему в тон.

   -- И ты, пожалуй, одну книгу уже успела продать?

   -- Не одну, а сто пятнадцать книг продала.

   -- Неужели?! Ну, так поздравляю тебя! -- продолжал насмешливо Федор Михайлович, полагая, что я шучу.

   -- Да я правду говорю, -- подосадовала я, -- что ж ты мне не веришь? -- И я достала из кармана листок, на котором было записано количество проданных экземпляров, а вместе с листком пачку кредиток, всего около трехсот рублей. Так как Федор Михайлович знал, что дома у нас денег немного, то показанная мною сумма убедила его в том, что я не шучу. А с четырех часов пошли опять звонки: являлись новые покупатели, являлись и утренние за новым запасом. Издание, видимо, имело большой успех, и я торжествовала, как редко когда случалось. Конечно, я рада была и полученным деньгам, но главное тому, что нашла себе интересующее меня дело -- издание сочинений моего дорогого мужа; была я довольна и тем, что так удачно осуществила предприятие, вопреки предостережениям моих литературных советчиков.

   Федор Михайлович был тоже очень доволен, особенно когда я передала ему слова одного приказчика о том, что "публика давно уже спрашивает роман". Для Федора Михайловича всегда было чрезвычайно дорого сочувствие публики, так как она одна только его и поддерживала своим вниманием и сочувствием во все время его литературной деятельности. Критика же (кроме Белинского, Добролюбова и Буренина) очень мало в те времена сделала для выяснения его таланта: она или игнорировала его произведения, или враждебно к ним относилась[1]. Теперь, когда прошло со смерти Федора Михайловича более тридцати пяти лет, даже странно перечитывать критические отзывы о его произведениях, до того эти суждения были неглубоки, поверхностны, легковесны, но зато часто так глубоко враждебны.