26 января 1920 года, Качалкино
Толстой пишет: 'Счастливая, счастливая невозвратимая пора детства! Как не любить, не лелеять воспоминания о ней? Воспоминания эти освежают, возвышают мою душу и служат для меня источником лучших наслаждений' (90).
Эти слова заставляют вспомнить свое детство. До десяти лет я мало что припоминаю. Хорошо помнится религиозный энтузиазм, когда я целые ночи молилась на коленях, а остальное все серо, тускло, кроме отдельных эпизодов. А с тех пор как хорошо помню себя, была одна мечта: уехать куда-нибудь из дому, увидеть новое, получить новые впечатления. Часами, бывало, сидишь в темном углу и мечтаешь о поездке... Сидишь в поезде, в окне мелькают пейзажи, и ты с упоением, восторгом смотришь на все эти новые предметы. Приезжаешь на Кавказ, видишь горы... высокие, далекие, недоступные. Всплывают все картины из Пушкина, Лермонтова...
Строгий окрик папы... и я опять дома, все те же лица, все та же обстановка... Я готова рыдать. Хочется в исступленных рыданиях излить все наболевшее горе. Скоро ли все это кончится, когда же наконец я вырвусь из этой гнетущей, давящей среды на чистый, ясный простор? Скорее бы уже кончить гимназию, тогда курсы, а с ними и желанная свобода. Одна отрада была - это книги: они оставались моими неразлучными, единственными друзьями.
Иногда хотелось горячей ласки, любви. Но дома я этого не получала. Мама ласкаться не умела, а папа тем более. Эта жажда привязанности вылилась в несколько поверхностных увлечений без взаимности, они были мимолетны и легки.
Кончена гимназия, я на курсах. Сколько впечатлений, какая длинная разнообразная вереница!
Потом окончание курсов, здесь книги, экзамены без конца.
Последняя инстанция - курсы луговодства. Я здесь научилась присматриваться к явлениям жизни, у меня есть некоторый маленький опыт.
Итак, пока вся жизнь - погоня за знаниями без искры любви и привязанности.
Свободное копирование
