Апрель месяц мы без дела простояли в деревне Тай-пинь-шань. В начале мая нас на то же безделье передвинули верст на десять севернее и поставили недалеко от станции Годзядань. Султановский госпиталь, как и прежде, все время стоял недалеко от штаба корпуса.
Деревья и поля уж густо зеленели, наступили жары. Повсюду на случай отступления прокладывались и окапывались дороги, наводились мосты.
Мимо нас проводили с позиций на станцию партии пленных японцев и хунхузов. Вместе с ними под конвоем шли и обезоруженные русские солдаты. Мы спрашивали конвойных:
— Эти за что арестованы?
— За что нашего брата арестуют? Офицеров ругали, — угрюмо и неохотно отвечали конвойные.
Получено было секретное предписание тщательно вскрывать и просматривать письма, приходящие из России на имя солдат, так как в большом количестве присылались прокламации противоправительственного содержания.
Приходили вести о волнениях в России, о забастовках, о громадных демонстрациях. Офицеры острили:
— Вы слышали? В России забастовали все грудные младенцы. Требуют свободы слова и... свободы действий...
— Да, и в Россию теперь возвращаться плохо, и там дела неважные...
— Ничего! Приедем — усмирим!
— Нет, господа, как мы приедем? Ведь на улицу не показывайся. Читали, как в Петербурге зимою избили одного генерала?
— А как нас провожали, когда мы сюда ехали! Как "ура" кричали!
— Д-да... А теперь сторонкой, переулочком проходи, а то изобьют.
— Так это же чернь!
— Да, да! Та самая, которая "ура" кричала!
— Черт возьми! Нет, уж лучше бы наш корпус оставили в Сибири, а потом, когда все забудется, и воротиться.
Мрачный поручик с красным носом решительно махал рукою:
— Это что уж говорить! Воротимся домой, — будут нас студенты бить по морде!
— Ну, это еще посмотрим, кто кого!..
И глаза зловеще загорались.
Свободное копирование
