— Доктор! Доктор! Проснитесь!
Рука мягко и осторожно трогала меня за плечо. Батальон уходил. Мы встали.
Было все так же темно, везде горели костры; внизу, на дороге, чернели кишевшие обозы. Наши голодные лошади грустно пощипывали по земле остатки прошлогодней травы. Со сна стало еще холоднее, спать хотелось безмерно.
Проходили мимо кучки солдат.
— Не слыхать, далеко японцы?
— За версту отсюда. Сейчас вон за той горой.
Кругом были крутые обрывы. Мы сели верхом, спустились на дорогу и поехали, пробираясь между стоявшими обозами. Проехали с версту. Обозы стояли, как остановившийся на бегу поток. Горели костры.
Загораживая проезд, темнели тяжело нагруженные фуры; дальше перед ними была ровная, пустая дорога. Солдаты дремали на повозках.
— Чего это вы стоите? Сломалось у вас что?
— Никак нет.
— Что ж вы других задерживаете?
Они помолчали.
— Лошадей кормим... Их благородие, господин капитан, легли спать, не велели себя будить.
— Вот негодяй!.. Чего же вы в сторону не съедете? Разве не видите, из-за вас все обозы стоят?!
— Приказано тут стоять, а то потом трудно будет въехать на дорогу.
Услышал наш разговор подъехавший сзади обозный подполковник. Шатаясь и задыхаясь от негодования, он пошел будить капитана.
Мы поехали дальше. Постепенно дорога снова заполнялась обозами, они теперь двигались, и пробираться среди них становилось все труднее. Мы чуть не потеряли Селюкова. А ехать по краю дороги было невозможно... Все равно! Дождемся здесь света, будь что будет!
На пригорке сидели у костра три солдата-сапера, стояли обозные фурманки. Солдаты потеснились и пустили нас к костру.
— Что, ваше благородие, правду болтают, будто замирение объявлено? — спросил меня один.
— Ну, сейчас где же переговоры вести, не найдешь никого. А мир, конечно, близко. Продолжать войну невозможно, это совсем ясно.
— Где уж там! Пора бы кончать. Сколько времени воюем! — Он помолчал. — А как скажете, платить нам придется японцу?
— Да, вероятно, потребуют и контрибуции.
— Еще больше на крестьянство тягости наложут... Нет, тогда уж лучше дальше воевать.
Сзади раздался в темноте один ружейный выстрел, другой и затрещала пальба. Пальба была не дальше, как за версту. Все насторожились.
— Ого! Не дремлют японцы! — сказал Шанцер, нервно оживляясь. — Гонят без отдыху. Видно, решили действовать иначе, чем прежде. Послушались советов.
— И кто им эти советы дает! — удивился солдат.
— В иностранных газетах все время пишут, что главная ошибка японцев, — разобьют, а преследовать не преследуют.
Солдат почесал за ухом.
— И так разумен, а его еще со всех сторон учат!
Пальба разгоралась, становилась ближе. Внизу мчались по дороге обозы, слышались крики и ругательства. Мимо костра пробегали кучки солдат.
— Что это там, земляки, за пальба?
— Что! Наседает японец, все обозы отбил!
— А прикрытие есть у нас?
— Какое прикрытие! Стрельнут наши раз и бегут...
Пробегали мимо солдаты, и мчались внизу обозы. Саперы поспешно сводили свои фурманки на дорогу.
— Поедем и мы? — спросил Шанцер.
Селюков сидел смертельно усталый, понурив голову.
— Я не поеду. Все равно с лошади свалюсь.
У меня на душе тоже была тупая, ни на что не отзывающаяся усталость. Ну, в плен возьмут, ну, застрелят, — это было так бесконечно безразлично! Спать, спать — одно лишь важно.
— Я тоже спать лягу, — сказал я. — Да и где тут ехать? Все равно обозы затопчут.
Мы стали укладываться у костра. Трещала и перекатывалась пальба, в воздухе осами жужжали пули, — это не волновало души. Занимались к северу пожаром все новые станции, — это были простые факелы, равнодушно и деловито горевшие на горизонте... Мелькнула мысль о далеких, милых людях. Мелькнула, вспыхнула и равнодушно погасла.
Свободное копирование
