Как-то прошел мимо нас и транспорт носилок на мулах. Спереди и сзади в бамбуковые ручки носилок было впряжено по мулу, на носилках под парусиновыми будочками лежали раненые. Идея прекрасная: мулы идут, бойко и ровно перебирая тонкими ногами, носилки плавно колышутся, как лодочка на ленивых волнах. Идея прекрасная. Но на моих глазах пара мулов заартачилась, стала биться, сломала ручку носилок и вывалила на землю солдата с раздробленным пулею коленным суставом. Солдаты-погонщики рассказывали, что мулы совсем не съезжены, из двухсот мулов только десять пар "идут ладно", а остальные то и дело артачатся, ломают и опрокидывают носилки. К тому же, погонщики наши совсем не умели управлять мулами, привыкшими к китайским понуканиям; погонщики постоянно путали эти понукания, командовали "вправо", когда хотели повернуть влево. В довершение всего, по курьезной иронии гения языка, китайское "тпру" или "тпруе" обозначает как раз обратное тому, что у нас: наше "но"! По забывчивости, погонщики кричали: "Тпру!.. Стой, дьявол!.. Тпру!.." А мулы добросовестно пускались вскачь.
Заходили к нам в фанзу продрогшие офицеры, просили обогреться, пили чай.
— Как дела?
— Плохи! Все наши чудно укрепленные позиции приказано бросить и отойти за Хуньхе.
— Но скажите, — как все это случилось? Ведь войск у нас больше, чем у японцев.
— Больше! — задумчиво отзывался казачий есаул. — Больше. И артиллерия теперь лучше.
— Пехота наша стреляет куда метче японской. Японцы только тем берут, что не жалеют патронов.
— Да... О кавалерии уж и говорить нечего.
— А нас все-таки бьют...
— Почему?
— Да, почему?..