Осенью 1889 года я послал в "Неделю" рассказ под заглавием "Порыв". Очень скоро от редактора П. А. Гайдебурова получил письмо, что рассказ принят и пойдет в ближайшей "Книжке недели". "Рассказ очень хорошо написан, - писал редактор, - но ему вредит неясность основного мотива", Читал и перечитывал письмо без конца. Была большая радость: первый мой значительного размера рассказ пойдет в ежемесячном журнале.
Пришла ноябрьская "Книжка недели". Жадно схватился за нее, развернул: "Порыв", рассказ В. Викентьева. Стал читать - и руки опустились. Рассказ был сокращен почти вдвое, вычеркнуты были места, совершенно необходимые для понимания смысла рассказа и развертывающегося в нем действия, конец был редактором выкинут и приделан свой. Давно я не был так несчастен, как в этот день, когда увидел в печати первую свою большую вещь. Хотелось плакать. Много позже, когда я уже мог судить беспристрастно, я все-таки остался при мнении, что исправления и сокращения были сделаны Гайдебуровым наспех, неумело и небрежно, совершенно без понимания основной мысли рассказа, которая, по собственным его словам, была для него неясна. При отдельном издании большинство сокращений пришлось восстановить.
Слышал похвальные отзывы товарищей, ловил на себе внимательные взгляды незнакомых студентов. Это было приятно. Шлепянов из Парижа писал: "Что я думаю о "Порыве"? Думаю, что просто-таки хорошо. Тут есть все, что "нужно", хоть по одному этому рассказу загадывать вперед еще нельзя. Но я себе воображаю, . что вас немного знаю, и настолько, что искренно, положа руку на сердце, говорю: вы парень с "искрой божией", но эту искру нужно вечно раздувать, то есть нужно много работать, чтоб суметь своей искрой разжечь людские сердца... Вы умеете быть с собой искренним, это все. Я давал этот рассказ двоим, из литературной среды, людям, которых я абсолютно уважаю: это рассказ хороший, симпатичный, автор, должно быть, будет писать, - вот какой приговор получился".