8 или 9 мая «Фигаро» писала, что скопление сил Рейха на голландской границе, возможно, всего лишь блеф.
Вечер 9-го я провел у Леона Верта. Человечный и тонкий романист первой послевоенной эпохи больше не писал; он жил в сомнении, непрестанно задавался вопросами об утраченных ценностях. Сент-Экзюпери, в мундире, во весь рост вытянулся на диване. Он все еще выполнял разведывательные полеты над вражеской территорией и изобретал новый метод защиты аэродромов. Сам точно не знал, левый он или правый, затруднялся определить свое место среди дискредитированных партий — от окончательного выбора его удерживали имя и личные отношения. Он был опечален испанской трагедией, всей душой переживая конец целого мира, не в силах осмыслить общую картину. В тот вечер, лихорадочный и тонувший в хандре, он почти все время молчал. Я спросил его, правда ли, что еще долгие месяцы авиация союзников будет уступать авиации противника. Он отозвался лишь парой безнадежных слов, подчеркнув их жестом. Я ушел в прекрасную парижскую ночь, буквально наполненную тревогой.
Утром 10-го газеты сообщили о вторжении в Бельгию и Голландию.
Свободное копирование
