Лондон и Париж начали с Москвой трудные и запоздалые переговоры, которые шли от блефа к провалу, от провала к притворному согласию. 22 августа (1939 года) Молотов и Риббентроп неожиданно подписали в Кремле — в то время как британские и французские военные миссии вели переговоры с Ворошиловым в соседнем здании — агрессивный пакт против Польши.
Даладье совершил ошибку, запретив выпуск коммунистических газет: было бы любопытно посмотреть, как они за один день повернули бы свои орудия и, после обличения «фашистского варварства», стали бы клеймить «империалистические плутократии». Нелегальная коммунистическая печать немедленно усвоила новый язык.
Этот крутой вираж довершил деморализацию рабочего класса и левых масс в целом. В глазах антисталинистов он представлял собой немыслимое предательство; для коммунистов это был великолепный маневр, который развязывал им руки.
На самом деле народ Польши и, в частности, польские евреи, были выданы нацизму, демократии, которым угрожал тоталитаризм, преданы, СССР дал согласие на развязывание войны. Это было, с точки зрения социалистов — глупое предательство; с точки зрения русских интересов — идиотское, ибо оставалось очевидным, что нацистский рейх, победив в Центральной и Западной Европе, рано или поздно неизбежно повернется всей своей мощью против изолированной и скомпрометированной в глазах всех демократий России. Ради выигрыша во времени Россия обрекалась на вторжение.