В большой политике такое состояние духа отразил Мюнхен. Это была капитуляция перед нацистской силой, предательство союзной Чехословакии, предательство по отношению к СССР. Я знал, что реакционные, но честные, на мой взгляд, французские политики, возвратившись из Берлина, приглашали рабочих активистов, чтобы сказать им, что они боятся за Францию — и что нужен мир, мир любой ценой, иначе наступит катастрофа.] (Отрывок в квадратных скобках восстановлен во французском издании "Воспоминаний" по первоначальной рукописи Сержа.)
Факт, что огромное большинство населения с несказанным облегчением восприняло низкое предательство в Мюнхене. Даладье, вернувшийся после переговоров с Чембер-леном, Гитлером и Муссолини, с по обыкновению мрачным выражением лица — на всех фотографиях у него отяжелевшее и скорбное лицо главы правительства, распоряжающегося на похоронах своего режима, — был изумлен восторженным приемом: он ожидал, что будет освистан.
Признаю, что Мюнхен и мне принес облегчение. Было очевидно — французский народ в этот период упадка бороться не мог. Если он не боролся за спасение Испанской республики, если он позволил невмешательству обернуться кровавым фарсом, то можно ли было на другой день после столь тяжкого разочарования требовать от него идти воевать ради далекой Чехословакии? Отныне ему понадобятся годы, новый прилив сил, чтобы полностью восстановить свой моральный дух.
Свободное копирование
