Некто, чувствующий, что находится на краю гибели, попросил нас по телефону о встрече. Лев Седов, Снивлит и я приняли его у одного парижского адвоката (Жерара Розенталя). Это был невысокий худой человек с лицом, изрезанным преждевременными морщинами, беспокойным взглядом — Вальтер Кривицкий, которого я несколько раз встречал в России.
Один из руководителей (вместе с Рейссом и Бруном (Ильком)) зарубежной резидентуры, он обеспечивал поставки оружия в Испанию; против своей воли участвовал в подготовке ловушки для своего друга; от него требовали, чтобы перед возвращением в Москву он «ликвидировал» его вдову. Наши разговоры были поначалу тягостными. Он говорил Снивлиту: «У нас есть агент в вашей партии, но я не знаю его имени...» — и старый честный Снивлит приходил в бешенство: «Ничтожество!»
Он говорил мне, что наш общий друг Брун недавно расстрелян в России, как и большинство тайных агентов первого периода революции. И добавлял, что, несмотря на все это, чувствует себя очень далеким от нас и останется верным революционному государству; что миссия этого государства намного важнее его преступлений и что сам он не верит в успех какой-либо оппозиции.
Однажды вечером у нас состоялся долгий разговор на пустынном и темном бульваре, по одну сторону которого возвышались мрачные стены тюрьмы Санте. Кривицкий опасался освещенных улиц. Каждый раз, когда он опускал руку в карман пальто, чтобы достать сигарету, я очень внимательно следил за его движениями и тоже держал руку в кармане...
— Я рискую быть убитым в любой момент, — говорил он мне с судорожной улыбочкой, — а вы все еще не верите мне, не так ли?
— Так.
— А разве мы не согласились бы умереть за одно и то же дело?
— Может быть, — сказал я, — но надо бы все-таки определить, о каком деле идет речь.
Свободное копирование
