Оренбург на Урал-реке – степная столица, затерянная под чудными небесами, между Куйбышевым и Ташкентом. Город расположен на географической границе Европы и Азии, но относится к Азии. До 1925 года он был столицей независимой Республики казахов (или киргизов), среднеазиатского кочевого народа тюркского происхождения, мусульман-суннитов, до сих пор разделенного на три большие орды. Затем Казахстан стал одной из одиннадцати федеративных республик СССР, и столица была перенесена в Алма-Ату. При старом порядке Оренбург, торговый центр богатых скотом степей, был богатым городом, украшенным пятнадцатью православными храмами и несколькими крупными мечетями. В гражданскую здешний рабочий класс вел легендарную – отмеченную страшной резней бедноты – борьбу против казачьего атамана генерала Дутова. При НЭПе, благодаря степи-кормилице, город вновь обрел зажиточное благополучие. В июне 1933-го, когда прибыли мы, здесь царили неописуемый голод, упадок и разруха.
Растительности почти никакой, зато на другом берегу Урала свежий, серебрящийся листвой лес. Невысокие пригожие деревенские домики. По улицам печально несли поклажу большие отощавшие верблюды. Две центральных, европейского вида улицы, Советская и Кооперативная, несколько горделивых зданий в стиле ампир с массивными белыми колоннами, какие в свое время повсеместно возводили генерал-губернаторы. Недавно были разрушены все церкви, кроме одной, в казачьем пригороде Форштадт (Оренпосад). Руины взорванного кафедрального собора живописной грудой возвышались посреди площади. Не пощадили старинную белую церквушку на высоком берегу над рекой, помнившую пугачевский бунт (1775 г.). Все духовенство было сослано на север, культ отправлялся нелегально. Синагогу закрыли или разрушили; ввиду отсутствия кошерного мясника евреи перестали есть мясо. Мечетей, напротив, не тронули, чтобы не озлоблять мусульманские массы, с которыми власть и без того имела достаточно трений. Самая красивая мечеть была преобразована в высшую киргизскую школу. Одна-две православных церкви с проломленными, лишенными крестов куполами служили товарными складами для кооперации, но склады эти пустовали. Пустовали обширный, некогда ломившийся от товаров базар и караван-сарай. Рядом с руинами, казармами и военными училищами начинал расти новый город. Кавалерия, танковые части, авиация – Оренбург наполнялся молодыми, хорошо одетыми, сытыми мужчинами. В ближних степях – многочисленные аэродромы, новенькие краснокирпичные здания заняла авиашкола. На улице в глаза бросались молодые, одетые в яркие шелка полнощекие женщины, жены авиаторов. Советская торговля умирала, в магазинах невозможно было найти ни мануфактуры, ни бумаги, ни обуви, ни съестного. За три проведенных мною в Оренбурге года город не получал обуви, если не считать закрытый кооператив партии и ГПУ. В городе были вузы, готовившие агрономов, ветеринаров, учителей; швейная фабрика, железнодорожные ремонтные мастерские, несколько переполненных тюрем, небольшой концлагерь. Из окна своего дома я не раз видел людей в лохмотьях, преимущественно босиком, идущих в окружении стрелков с оружием наизготовку и сторожевых собак. То были бригады заключенных Управления исправительно-трудовых лагерей, мы с горечью называли их «бригадами энтузиастов», потому что некоторые из них сами именовали себя так и участвовали «социалистическом трудовом соревновании». Огромный убогий рынок выходил за пределы города, в степь, между мусульманским кладбищем, обжитым беспризорниками и жульем, мрачной швейной фабрикой, кавалерийским училищем, родильным домом и пыльными далями.
Свободное копирование
