Из года в год, начиная с 1928-го, круг беспрестанно сужается, ценность человеческой жизни не перестает падать, ложь, проникающая во все общественные отношения, становится все более и более едкой, гнет растет — и это будет продолжаться до экономической разрядки 1935 года и последовавших за ней взрывов террора. Я попросил загранпаспорт и написал по этому поводу очень ясное и твердое письмо генсеку ВКП(б). Мне известно, что он его получил, но ответа я не дождался. Добился полюбовно лишь своего понижения в воинском статусе. Кадровая комиссия запаса Красной Армии оставила за мной, несмотря на исключение из партии, высокий пост в резерве командования Ленинградского военного округа. Я числился помощником начальника разведслужбы фронта, что соответствовало уровню комполка или комдива. Когда я выразил удивление сохранением за мной этого поста, в то время как арестовывали членов оппозиции, начальник кадровой службы с улыбкой сказал: «Нам хорошо известно, что в случае войны оппозиция выполнит свой долг. Мы здесь прежде всего практики». Это здравомыслие удивило меня. Чтобы позволить мне получить паспорт, военное командование переаттестовало меня в рядовые и освободило от службы по возрасту.
В конце 1932 года экономическая и политическая ситуация вновь резко ухудшилась. В трех четвертях сельских районов свирепствовал настоящий голод; шепотом говорили об эпидемии чумы в Ставропольском крае, на Северном Кавказе. 8 ноября молодая жена Сталина Надежда Аллилуева покончила с собой в Кремле выстрелом из пистолета в грудь. Студентка, видевшая на улицах портреты своего мужа, покрывающие целые здания, она жила одновременно на вершине власти, в окружении официальной лжи, драм больной совести — и в обыкновенной московской действительности. Через несколько дней арестовали невестку Каменева, молодую докторшу, оказавшую Аллилуевой первую помощь, и распространили версию об аппендиците.
Свободное копирование
