Я встречал Пушкова раньше, когда он руководил «Петрокоммуной», Центральной кооперацией Петроградской коммуны. По заданию штаба я решал с ним продовольственные вопросы. Троцкий пообещал войскам, расквартированным в голодном городе, ежедневный паек с мясом или рыбой. Пушков предоставил гарнизону мешки воблы, ужасной сухой рыбы, состоящей из одних костей и соли и царапающей десны. Белобрысый коротышка Пушков с обезоруживающей улыбкой насел на меня: «Кто скажет, что это не рыба — пусть первым бросит в меня камень!» Эти слова стали известны всему городу «Уверяю вас, — отвечал я, — что Троцкий имел в виду не такую рыбу, и что на воблу здесь насмотрелись достаточно...» Мы понимали, что подлинный героизм наших солдат зачастую зависел от чуть более питательного пайка. Пушков разрывался между продовольственной разнарядкой и наличным запасом, который или разграблялся каждую ночь, или существовал лишь на бумаге, или должен был прибыть, но не прибывал... Все это в прошлом. Теперь Пушкова исключили из партии, то есть выбросили за борт. Решение Контрольной комиссии гласит: «Ошибки в руководстве (отдать под суд) и моральное разложение». Он был женат. У него тоже воскресными вечерами играли в карты за чаем. Он любил жену великой любовью, которой нашлось место в его душе хозяйственника-материалиста. Когда смерть неожиданно разлучила их, он забыл, что материя тленна, а культ умерших возрождает первобытные верования, формально осужденные партийной теорией. Он приказал забальзамировать останки и построить на кладбище склеп, где она спала бы под стеклом. Если Ленин покоился в мавзолее, чтобы остаться живым в людской памяти, почему облик любимой женщины не может быть так же сохранен ради безутешных воспоминаний одного человека? Пушков честный человек, но стеклянный саркофаг — это дорого: он залез в народные деньги. Постыдно. И хватит о нем. Не знаю почему, но более всего в этом деле огорчала меня мысль об умершей, вновь брошенной в небытие.
Свободное копирование
