Через год, когда я во второй раз приехал в Москву, Центр Бажанова значительно расширился. Теперь ему принадлежало целое каре домов с огромным двором где-то на Пятницкой. Уже действовали три выставочных зала, в одном из которых проходила выставка Злотникова, стучали молотки, отделывались помещения для издательства, библиотеки, комнаты для приезжих гостей... Потом все это рухнуло. Леня не говорил мне о причинах краха. Думаю, что по обычаям того времени все это приватизировали его сотрудники. После чего Бажанов поступил на работу в Министерство культуры России в качестве начальника отдела искусств с единственной целью — выбить государственный бюджет для Центра современного искусства. Он рассчитывал на три года, понадобилось пять. Но в результате Центр получил бывшее имение художника Поленова недалеко от московского зоопарка с тремя зданиями, которые со временем были переоборудованы под выставочные помещения, лекционные залы, научные лаборатории, библиотеку, архив... Сейчас это самый крупный в России некоммерческий культурный центр с филиалами в Екатеринбурге, Калининграде и ряде других городов. Для меня в течение многих лет это был единственный в Москве культурный очаг, где можно было встретиться со старыми друзьями, знакомыми и молодыми энтузиастами, бескорыстно преданными искусству.
Все эти мои впечатления шли от поверхностных явлений перестроечной России. То, что лежало в ее глубине, я увидел воочию, когда осенью 1989 года друзья пригласили меня участвовать в демонстрации, посвященной открытию привезенного с Соловков камня на площади Дзержинского.
Часов в шесть вечера мы собрались у Красных Ворот, и огромная толпа потекла по Кировской к Дзержинке. Демонстранты несли в руках плакаты и лозунги — «У КПСС руки в крови!», «Долой КГБ», «Да здравствует демократия!» и т.п. Мы шли мимо учреждений и жилых домов, и везде открывались окна, женщины махали платочками, выкрикивали приветствия демонстрантам, из дверей выбегали люди и присоединялись к нам. Площадь Дзержинского была буквально забита толпой. Около большого валуна рядом с бронзовым изваянием основоположника концлагерей и советской тайной полиции была сооружена трибуна, с которой старые соловчане и лидеры перестройки произносили грозные речи, размахивали кулаками, посылая проклятия кровавому режиму КПСС—КГБ. Темнело, и по мере сгущения сумерек в здании напротив зажигались огни. К концу митинга все огромное здание КГБ сияло, как рождественская елка. Это было похоже на кадры из фильма Феллини, но в моем сознании запечатлелось как символ того, что происходило со страной. КГБ работало. Твердокаменные чекисты делали свое дело, готовя смену режиму, когда вместо КПСС будут управлять они.