ГЛАВА 4
Семья отца,как уже было сказано,в двадцатых годах двадцатого века жила в посёлке Радость Тельченского уезда Орловской губернии. Это то, что называлось «лапотной Русью».
Из районного центра до посёлка или, по необходимости,наоборот,добирались пешочком часа за два с половиной по просёлочной дороге;на лошадке, не спеша,жалеючи животину,часа за полтора.В метрической системе получается что-то около двенадцати километров.Зимой—по санному следу,летом-осенью—по чернотропу,как говорят охотники.
Посёлок Радость,деревушка в семь-восемь деревянных домишек, находился как бы в центре равностороннего треугольника,образованного деревнями Азарово,Кузьминка и Касьяново.От посёлка,расположенного на одном краю лесистого оврага,до каждой деревни напрямик было не более полутора километров.
В конце семидесятых мы с отцом оказались в том краю, и он показал мне место, где стоял его родной дом...
Там,конечно,всё заросло лесом, кустарником, бузиной, но по еле распознаваемым остаткам фундаментов, одичавшим яблоням, сливам, вишням, по зарослям крапивы, наконец, можно было сказать,что здесь жили люди...
Уместно сказать здесь, что к концу двадцатого века такая же, рвущая душу русского человека, картина наблюдалась по всей Центральной России, кроме,быть может, Подмосковья.
А с началом 21-го века—и того хуже...
В России две беды: дураки и дороги.
Дороги-то мы пройдём как-нибудь, но дураки... С этим сложно. Архисложно, как говорил товарищ Ленин, но это отдельная тема.
Бородин Михаил Осипович, мой дед по отцу, и Марфа Сергеевна, моя бабушка, родились в конце девятнадцатого века в деревне Касьяново Хвощёвского церковного прихода.
Село Хвощёво, где были приходской храм и кладбище, находилось километрах в трёх от Касьяново — таково было желание господ, помещиков древнего боярского рода Шеншиных. А само поместье они устроили в Касьяново, которое выгодно отличалось от соседних деревень местоположением и природой.
Места здесь овражистые, холмистые. И деревня расположена на возвышенности меж двух параллельных оврагов, соединяющихся с общим оврагом длиною около пятнадцати километров, на отростках которого с удалением один-три километра друг от друга стояло ещё пять деревень.
Здесь с давних пор селились русские дворяне.
Оазисы имений их доселе привлекают взор:
Сады средь липовых аллей, церквушка на кургане,
Или её развалины — разбойничьих времён немой укор.
В моём родном краю,в долине меж холмами
Бояре Шеншины устроили прудов каскад.
Среди кустов сирени и жасмина над прудами
Стоял их двухэтажный дом, цвёл яблоневый сад…
И.С.Тургенев нигде не упоминает этого поместья; между тем,Спасское-Лутовиново всего в двадцати пяти километрах.
Усадьба А.А.Фета,родственника Касьяновских Шеншиных, чуть дальше — километров сорок. Уж он-то наверняка бывал в наших местах.
Столько же до поместья, где бывал А.Н.Апухтин, но в другую сторону.
Поэтов в нашем роду не было, но родную деревню, леса, холмы, овраги любили все. Любили такой спокойной, не кричащей, само собой разумеющейся любовью, какой любят детей, родителей...
А стихи это мои. Коряво, может быть, но довольно точно.
После свадьбы Михаила Осиповича на Марфе Сергеевне Гвоздовской его отец Осип Романович отделил молодых — так раньше начинала самостоятельную жизнь молодая семья.
На посёлке Радость юная советская власть выделила им участок земли,помогла вместе с родителями построить дом.
О коллективизации речь тогда не шла,было товарищество по совместной обработке земли, были единоличники — те,кто не хотел вступать в товарищество.
Прадед Осип Романович с женой, двумя взрослыми детьми, до выделения сына был единоличником,дед Михаил и бабушка Марфа вступили в товарищество.
Жили бедно, но, в отличие от современной молодёжи, детей рождали исправно, не оглядываясь на более чем скромное бытие.
Потомство их было: близнецы Василий и Дмитрий, Зинаида, Фёдор, Иван.
ГЛАВА 5
Дед мой, Михаил Осипович (так!), ещё с детских лет работавший в барском саду, продолжил занятие садоводством и в товариществе.
С началом войны был призван в армию. Так как с девятнадцатого по двадцать третий год он служил в кавалерии, то и попал в конную артиллерию.
Судьба забросила его на Северный фронт, где он и пробыл до демобилизации в 1945 году.
Как известно, на этом фронте не было судьбоносных сражений — просто у немца не хватало силёнок, а союзники их финны, видимо,не хотели за них умирать...
Короче говоря, дедушка Миша откровенно благодарил судьбу за то, что, как он говорил, "всю войну просидел в обозе".
В июле 45 года он вернулся в разрушенную свою деревню с медалью «За победу над Германией».
От дома остались стены, семья жила в землянке.
Старший сын Василий был ещё в армии, но уцелели и подросли Федя, Зина, Иван, всё время оккупации (октябрь 41-го—июль 43-го) и после неё прожившие в землянке с матерью Марфой Сергеевной.
Как они выжили — отдельная история. Бабушка, впрочем, иногда неохотно вспоминала, что бывало, подкармливали немцы, а в основном жили на подножном корме: сажали немного картошки, летом — похлёбка из лебеды, щавель, ягоды, грибы...
После освобождения стало полегче — сеяли рожь, гречиху, понемногу обзаводились скотом.
Никакой другой народ, кроме русского, ни за что не вынесет и сотой доли тех испытаний, тех издевательств, причём, с обеих сторон — со своей и вражеской, какие вынесли наши люди во время той войны, да и после неё.
Немцы недоумевали, почему Ленинград не объявят открытым городом, как в своё время Париж? Не поддающийся разуму русский характер!
Потом весь мир недоумевал, почему победители живут в сто раз хуже побеждённых? И снова необъяснимый русский характер!
А объяснить эти явления, мне кажется,просто.
Русский человек столетиями сражался за свою Родину, сражался, не щадя своей жизни,а жизни приличной не видел никогда! Все прошлые столетия русский человек был рабом, знающим, что он должен, а что ему должны — рабу не приходило в голову.
"Мы не рабы!" — брошен лозунг в начале двадцатого века. Лозунгу поверили, за ним пошли — и снова это оказалось блефом.
У русского в крови осталась любовь к Отчизне, но хорошей жизни усилиями внешних, а ещё более внутренних врагов он так и не попробовал.
Ему не с чем сравнивать!
Думаю, не ошибусь, если буду утверждать, что простой русский человек до сих пор не свободен, несмотря на безудержную декларацию всех и всяческих свобод.
Не зря говорят, что мы отстали от развитого мира навсегда...
Как хотелось бы ошибиться!
Всё вышесказанное постараюсь обосновать ниже на примере моих родителей, да и на собственном тоже.
А в сорок пятом дед Миша с семьёй зимовал пока в землянке.
Дом сгорел,восстановить не на что и нечем.
Правда, из леса натаскали с Фёдором и Иваном немного брёвен, приготовили на потолок и кровлю.
И то почти по-воровски, - власти получили приказ восстанавливать первоочерёдно народное хозяйство.
Да и крыть-то нечем.
Солома появилась только на следующий год, после уборки ржи со своего огорода.
Некоторые односельчане, в чьих семьях были мужчины, к осени 46-го покрыли крыши соломой и перебрались на зиму в дома.
Михаил Осипович работал в колхозе на всех работах: восстанавливал конюшни, свинарник, пахал и сеял, косил и молотил зерно.
Колхоз имени Ленина был небольшой, как и все хозяйства того времени. В него входило девять посёлков и деревень, или того, что от них осталось: Калинеево, Слободка, Касьяново, Азарово, Радость, Марчуки, Кузьминка, Корнилово и Лубны с прилегающими к ним полями, лесами, лугами.
Все эти деревни и угодья располагались в радиусе два с половиной-три километра от Касьяново, находившегося в центре округи, центральная же контора вместе с сельским советом была в Калинеево.
Колхоз занимался всем, что приказывали делать партия и правительство: сеял зерновые, сажал и копал картошку, сахарную свеклу, выращивал свиней и гусей, возделывал подсолнечник и коноплю.
В пятидесятых годах вернулись к садоводству, до которого не доходили руки в тяжкие послевоенные годы.
Возродили и обновили бывшие барские сады в Касьяново, восстановили плодово-ягодный питомник, завели пасеку с сотней ульев.
И снова главным садоводом и пасечником стал мой дед Михаил Осипович.
Не забудется никогда картина: дед Миша качает мёд в колхозном саду, мы, несколько ребятишек и девчонок пяти-семи лет, крутимся рядом. Он что-то ворчит, шевеля «козьей ножкой» под усами, наконец,несёт рамку с мёдом к дощатому столу, ставит её на угол и вырезает нам по кусочку сотового мёда.
Вспоминаю, и до сих пор этот мёд растекается по моей душе...
И следом — ненависть к тому, кто это разрушил, кто уничтожил тот деревенский уклад, превратив его сначала в совхозный бардак, а потом просто в ничто...
Злодей этот — «наш рулевой», Никита Сергеевич Хрущёв, творец хренов.
Хотя простому люду и так ничего не доставалось — всё государству, без вариантов.
Михаил Осипович не дожил до того творения, он умер в шестьдесят первом году от рака лёгких.
Всё-таки война, холодные северные зимы не прошли бесследно.
И лечение классическое, сиречь, никакого.
Чувствуя недомогание, дед продолжал работать, а когда слёг, отец мой позвал единственного медика на всю округу, фельдшера Бакина, спеца по всем болезням. Тот сразу определил воспаление лёгких и прописал какие-то микстуры.
Дед Миша лежал в комнате за занавеской на им самим сделанной деревянной кровати.
Однажды осенью я пришёл из школы,вижу, все уже дома, бабушка плачет, отец отворачивается... Я понял — деда не стало.
Похоронили его в Хвощёво на бывшем церковном кладбище...
