В последующем я имел еще случай убедиться, что великие страдания и жестокая борьба за существование, не у всех т.н. "подонков общества" убило душу. Расскажу один из этих случаев.
Столовая, куда я прикреплен, как известно обслуживает киевскую аристократию второго ранга. Чтобы попасть в столовую, приходится долго стоять в очереди. И вот однажды вдоль этой очереди туда и сюда ходил мальчик-подросток лет 16-ти. От его одежды остались лишь жалкие лохмотья, а от юного тела - кости да кожа. Обращаясь к каждому, он то молитвенно протягивает руки, то скрещивает их на груди и умоляет помочь ему кто чем может, а главное, просит, пообедав, вынести ему что-либо из столовой , хоть косточку. "Поверьте, - говорит он, - пятый день ничего не ел. Смилуйтесь, имейте человеское сочувствие". Вместо помощи или обещания вынести что-либо из столовой, из бездушной толпы то и дело раздавались свирепые окрики: "Пошел вон, ворюга! Убирайся отсюда!" "Да прогоните вы его, даже противно глядеть, я и пообедать не смогу из-за него", - призывала какая-то кокетка. Кое-кто бросил ему под ноги мелкую монету, которую он подобрал и низко кланяясь, благодарил. Однако он продолжал молить вынести ему что-либо из столовой. "Да ты уйдешь с глаз, шпана, или тебя нужно дубиной!" - кричал кто-то. "Николай Иванович, - обращался он к другому, - вы имеете палку, огрейте его по голове. Нельзя же в конце концов терпеть такое ... такое ... ну... издевательство." Николай Иванович пригрозил толстой суковатой палкой и бедняга отошел. Но он не уходил. Он вдруг встал на колени и протянул руки к очереди. Он снова и снова призывал к милосердию. "А ты перекрестись, авось поможет!" - сказал один брюхач и захохотал. Бедняга конечно и перекрестился бы и молился бы, если б он умел, но он знал, что это насмешка. Продолжая мольбу, он обводил глазами очередь. Он старался взглянуть каждому в глаза. Я не могу передать словами того, что светилось в глазах этого мальчика. Какая непостижимая глубина страдания и вместе с тем мольбы. Камни должны бы содрогнуться от этого взгляда, но сердца людей не содрогались. Я не в силах был глядеть в эти глаза. Но он видно сразу прочел в моем взгляде сочувствие и продолжал глядеть на меня. Я в свою очередь увидел, что в его взгляде отразилось нечто новое, насквозь пронизывающее сердце. Я так был взволнован, что не в состоянии был сразу говорить. Затем, успокоившись, я вышел из очереди и сказал ему, чтобы он посидел в сторонке, пока подойдет моя очередь и я его накормлю.
Подошла моя очередь и я его пропустил впереди себя. Кругом заорали: "Куда, шпана? Не пускайте его!" "Ша! - закричал я, вскипев. - Он такой же человек, как и вы! Вы жалеете ему косточку вынести!" Все замолчали, удивленно поглядывая на меня и думая, что я какая-либо важная шишка, раз так смело всех осадил. Мы прошли в столовую. Увидев беспризорного, заведующая столовой чуть не упала в обморок: "Ты куда прешься, гадость такая!" Я ее успокоил, сказав, что он со мной.
"А чем же вы его кормить будете? Ведь вы же имеете датированные талоны" - спрашивала заведующая. "Ничего, - говорил я, - вы будете столь любезны, что один обед выдадите на завтрашний талон. А я завтра и без обеда обойдусь. Несчастный паренек пятый день вовсе ничего не ест". Заведующая даже нахмурилась от удивления. "Пятый день?" - повторила. Как будто она впервые видит голодного человека. Видно это ее тронуло и она принесла второй обед без талона. "Как жаль, - сказал я, - что так мало хлеба дается к обеду, ведь ты такой голодный и не наешься. Ты ешь, а я схожу здесь недалеко и куплю хлеба" - обратился я к мальчику. "Дядя, давайте я сбегаю, я быстро", - сказал мальчик. Я, не задумываясь, дал ему карточку, в которой заключалось мое месячное пропитание и пять рублей и он быстро ушел. Глядя в окно, я удивлялся, как он несчастный еще может бежать. Правда его как ветром качало, но он все же бежал. "Что вы наделали? - обратилась ко мне дама из-за соседнего стола, - Или вы так богаты, что можете отдавать беспризорному месячную карточку?" Иные, сидевшие вблизи, тоже заахали. Подошедшая заведующая даже руками всплеснула. "Почему вы думаете, что он не вернется с карточкой?" - спрашивал я. "Да что же он, дурак что ли, чтобы имея такую поживу в руках вернуться? Да может эта карточка ему жизнь спасет. Ведь через месяц уборка урожая, а ему почти на месяц хватит", - почти хором кричали мои соседи, положив ложки. "Если эта карточка спасет человескую жизнь, это уже хорошо, - сказал я. - Почему вы думаете, что он не вернется, я не понимаю. Будучи на его месте, я безусловно вернулся бы." Соседи даже засмеялись. "Не смейтесь, - продолжал я, - среди этих несчастных людей больше честных, чем среди некоторых других категорий населения..." Я рассказал о том, как Петька, которому я дал ломтик хлеба, спас меня от смерти. Некоторые из дам так расчувствовались, что начали всячески изливать свое сочувствие голодным людям. Однако ни один человек открыто не осудил своего бесчеловечного отношения к несчастному. Среди нашего разговора появился и он с хлебом и конечно вернул мне карточку и сдачу. Мои соседи были попросту поражены такой неожиданностью. В их задурманенные головы не вкладывалось, как это голодный человек мог вернуть доверенную ему карточку, во имя чего он мог это сделать, раз ему выгодно было попросту скрыться с этой карточкой, обеспечив себе спасение жизни.
Во время этого рассказа передо мной невольно всплыли образы "барыни", начальника политотдела, покупающего детей за кусочек хлеба и другие "строители социализма"...
Свободное копирование
