Наступила весна. В апреле должно было исполниться два года моей работы как молодого специалиста. Ох, как не хотелось мне огорчать Петра Герасимовича, но пришло время сказать о своем решении уволиться. С той поры, как я расстался с этим человеком, прошло сорок лет. Я до сих пор вспоминаю его с большой теплотой, и сердечно благодарю за ту поддержку, которую он мне оказал в начале моего жизненного пути. Он был умен, трудолюбив, честен, порядочен и справедлив. Заключенные его любили, даже отъявленные уголовники-рецидивисты. А вот помощники у него были плохие, испорченные системой. Это они, наверное, гадили ему исподтишка, доносили наверх, в управление. Потому не случайно он ходил в капитанах, хотя в подчинении у него были майоры, и даже один подполковник, правда, вскоре ушедший в отставку. Я впервые понял, что в нашем обществе среда не любит талантливых людей. Потом, накопив ума-разума, я не раз в этом убеждался. Петр Герасимович понемногу избавлялся от одиозных офицеров, но зачастую на их место приходили не из лучших. Система продолжала действовать.
Узнав, что я буду увольняться, Петр Герасимович очень расстроился. Он пытался раскрыть передо мной большие перспективы, многое обещал. Но увидев мою непреклонность, больше не давил на меня, из деликатности. Наконец я уволился. К тому времени моя семья уже три месяца, как была в Белоруссии. Накануне отъезда, Петр Герасимович, поздно вечером постучался ко мне. В руках у него была бутылка водки, кольцо колбасы, консервы, и что-то еще из закуски. Я. не ожидал столь позднего прихода, и опешил. Он стоял и улыбался, а потом спросил:
— Может, передумаешь?
— Нет!
— Тогда приглашай к столу.
Просидели мы с ним долго. Он рассказывал о занимательных случаях его прежней работы. О дисциплинированных пленных японцах, в сибирских лагерях, о строительстве заключенными Куйбышевской ГЭС.
Завтра я уезжал в Белоруссию, и еще не знал, что еду туда навсегда.
Свободное копирование
