Запомнилась также тревожная осень пятьдесят седьмого. В честь сорокалетия революции объявили большую амнистию. Во Львов вернулись многие из тех, кто в свое время был осужден за сопротивление советским властям. Появились случаи убийств военнослужащих. Нас перестали в одиночку отпускать в увольнение, только группами. А я полюбил в одиночку бродить по городу. Еще в начале службы, когда впервые попал в увольнение, я был ошеломлен городом. Львов оказался городом-музеем архитектуры. И я каждое увольнение, особенно в теплую пору года, исхаживал многие километры улиц, любуясь архитектурой жилых домов, дворцов, культовых сооружений. Я очень люблю свой родной город. И вот он потускнел перед Львовом. Было чувство зависти, ревности и обиды. Ну ладно, Львов по населению в два с лишним раза больше. Но если в родном городе я видел не более десятка интересных зданий, то во Львове их было не в два, а в сотни раз больше. Я никак не мог понять почему. Оба города старинные. Оба – центры каких-то губерний или краев. Но почему мостовые Львова уложены с такой тщательностью, любовью, камень к камню, кое-где с узором, а на моей Базарной улице булыжники положены по принципу тяп-ляп. Ладно, Базарная, но ведь на центральных улицах - тоже самое. Может, у нас гранита не было своего. Так нет, нам постоянно говорили о мавзолеях, метрополитенах и других постройках из нашего камня. Мой город потускнел, но я его не разлюбил. Я просто ревновал. Много позже, немало поездив по большим и малым городам, и увидев, что-то лучшее, я всегда ревновал.