1864 - 134

29 августа 1864 года, суббота

   Юбилей академика Карла Максимовича Бэра. У нас ничего не умеют сделать так, чтобы это было прилично и безобидно для всех и каждого. Во-первых, обед был в зале ресторана "Демут", до того тесной, что посетителям приходилось сидеть чуть не на коленях друг у друга, и оттого произошла невыносимая духота. Одному -- и именно Штакельбергу -- даже сделалось дурно. Потом, ни малейшего порядка, ни малейшего соблюдения обыкновенных приличий и торжественности, хоть сколько-нибудь напоминающей об идее празднества. Шум, гам, стукотня, какие-то неистовые возгласы во время чтения речей, вскакивание с мест и возвращение к ним со стуком и грохотом. Первая речь на немецком языке Миддендорфа прошла еще кое-как благополучно Но затем уже не было никакой возможности что-нибудь сказать или услышать. Я решился не говорить моей речи и уехать тотчас после пирожного, тем более что боялся опоздать на царскосельскую железную дорогу и не попасть на ночь домой в Павловск. Меня остановили секретарь Академии Веселовский, Бетлингк и прочие распорядители праздника, говоря, что это будет очень неловко, так как я нахожусь в программе чтения "Да как же я буду говорить в этом хаосе?" -- спросил я. "Выждите минуту и начните". Но этой минуты тщетно было ожидать. Я вырвал из моей речи несколько фраз, кое-как бросил их перед Бэром, -- это было все бессмысленно и нелепо, -- и тотчас бежал, жалея о потерянном времени и о Бэре, которого так недостойно чествовали.

   Еще непристойность. После провозглашения тоста в честь государя обыкновенно музыка играет "Боже, царя храни". Тост был провозглашен, три раза повторилось обычное "ура!" -- музыка молчит. Тщетно Литке делает знаки, чтоб играли: музыка все молчит. Наконец он начинает сначала тихо, потом громче требовать гимна, и только уже после повторенного им громкого крика: "Боже, царя храни!" -- музыка решилась начать национальный гимн. Все это, однако, составляло только наружную сторону дела, внутренняя же вот в чем. Во-первых, немцы, очевидно, хотели выказать свое торжество над русской партией, что, впрочем, им во всяком случае нетрудно, так как они всегда действуют обдуманно, согласно и твердо, а мы ведь не можем соединиться втроем или вчетвером без того, чтобы не постараться нагадить друг другу и не разбиться врозь. Ни одна немецкая речь не удостоила своего внимания России.

   Во-вторых, тут была партия тех естественников, которые исповедуют материализм. Ей хотелось выставить Бэра как свое знамя. Но главное -- сюда явилось несколько каких-то брадатых нигилистов.и юношей -- последователей новейших доктрин. Они за десять рублей пришли поесть, выпить и произвести демонстрацию в пользу своих принципов. Я видел некоторых из этих господ, которые изъявляли свою готовность на всякий крик. Зеленый мне говорил, что он видел то же на своем конце стола. Немцы, чествуя свою знаменитость, хотели, чтобы было как можно больше людей, и напустили сюда кого попало. В течение двух недель в каждом номере "С.-Петербургских ведомостей" ежедневно печатались зазывы на юбилей. Мудрено ли, что тут очутилось много господ, которые явились вовсе не для Бэра.

   Жаль мне, что так плохо отпраздновали день действительно одного из достойнейших представителей науки, и еще более жаль, что тут все соединилось к тому, чтобы затмить русское имя и русскую мысль. Да и поделом нам! Кто сам себя не уважает, тот заставляет и других себя не уважать.