7 мая 1864 года, четверг
Непристойная сцена между Срезневским и Билярским в Академии. Билярский захотел отомстить Срезневскому за то, что этот подавал голос против назначения ему полного вознаграждения (шестьдесят рублей за печатный лист) за сделанные им выписки в академическом архиве о Ломоносове, на том основании, что это простые выписки, без всяких исследований. Срезневский был прав, и с ним согласились все другие члены отделения, в том числе и я. Теперь Билярский, в качестве редактора "Записок" Академии, напал на Срезневского за представленную им для напечата-ния в этом сборнике статью о русских летописях, называя эту статью сырым материалом и недостойною чести быть напечатанною в академическом издании. Это значит око за око, зуб за зуб. Однако Билярский неправ: в статье Срезневского есть исследования, хотя и невеликие. Во всяком случае статья эта не могла подлежать контролю одного члена, между тем как уже отделение ее одобрило.
Срезневский, человек чрезвычайно самолюбивый и не умеющий владеть собою, когда дело идет о том, чтобы усомниться в его необъятной учености и ученых заслугах, отвечал, что не Билярскому судить Срезневского и что первому можно учиться у последнего. Слово за слово, дошло до непристойных личностей и таких речей, которым приличное место не в учебном собрании, а в кухне или передней. Академики превратились в бранящихся баб или сторожей. Их нельзя было удержать. Недоставало только пощечин.
Заседание в Совете министерства по делам печати. Я читал две записки мои -- о втором издании романа Зотова "Таинственные силы", где речь идет, между прочим, о предсказании Калиостро насчет Павла I; я полагал, что роман можно пропустить, исключив слова: "у вас есть наследный принц". Вторая записка по поводу статьи Страхова о польских делах, которую совсем безвинно цензурный комитет запретил. Я полагал дозволить ее. Со мною согласились Тютчев и Гончаров. Положено, чтобы и другие члены Совета её прочитали. Стихотворения Некрасова "Колыбельная песнь" и "Железная дорога" не пропущены.
Я отдал Тютчеву брошюру, в которой Головнин опубликовал, какие его представления и проекты не утверждены государем или советом Государственным. Что за гнусность этот Головнин! Это род доноса обществу на того и другого. Тютчев пришел в изумление и негодование. Нельзя ли довести это до сведения государя? Тютчев взялся показать брошюру князю Горчакову. Не сделает ли он этого?
Во дворце спросили у Муравьева: долго ли он останется здесь и какая цель его приезда в Петербург? Он отвечал: "В краю, мне вверенном, жонд польский побежден, но я приехал сражаться с тем жондом, который в Петербурге". Валуев не поехал к Муравьеву, оправдываясь тем, что он не знает, принял ли бы его Муравьев?
У Муравьева, разумеется, не были также Головнин, Рейтерн и знаменитый гуманист Суворов.
Свободное копирование
