9 октября 1863 года, среда
Первая моя лекция в университете. Большая аудитория буквально была битком набита. Лекция выслушана была с большим вниманием.
11 октября 1863 года, пятница
Сегодня вооружен двумя рубашками, особенно для университетских зал, где до сих пор не топят.
Век радикально хочет изменить быт человечества. Он стремится разрушить старый нравственный и общественный порядок. В первом он уничтожает верования и духовность, противопоставляя им знание и материю. Во втором он видит повсеместное рабство и противопоставляет ему безусловную свободу и общество без власти, существующее и поддерживающееся единственно устройством отношений.
О людях надобно жалеть: они очень немощны -- немощны, чтобы восторжествовать над своею слабостью, немощны, чтобы воспротивиться своей силе, которая влечет их далее возможности и разума.
Вторая лекция моя в университете и прочитанная прескверно, как я иногда и даже нередко читаю, когда мысль моя не проникнута одушевлением. Иногда решительно я бываю так настроен, что не могу, несмотря на все мои усилия, прочитать хорошо, а иногда мои иллюстрации бывают истинно блестящи. Не тогда они бывают особенно дурны, когда я к ним не готовлюсь, а именно, по крайней мере большею частью, тогда, когда я готовился к ним тщательно. С этим я борюсь во всю мою профессорскую карьеру. Следствием этого, разумеется, бывает крайнее недовольствие самим собою, доходящее нередко до уныния. Так и теперь. Но теперь я побеждаю это тягостное состояние духа чем-то вроде равнодушия к требованиям собственной личности, которая, однако, не лишает меня бодрости. Надо поставить себя выше успеха и неуспеха и не потворствовать самолюбию, жаждущему во всем первого и потому слишком чувствительному к последнему.
Вечером заседание в попечительском совете, где, между прочим, было рассуждаемо о дозволении так называемых учительских съездов наподобие германских. Ведь без подражания нам жить нельзя. Я выразил мнение, что этому препятствовать никоим образом не должно. Но и слишком восхищаться этим также не следует. Беда, однако, в том, что тут потребуются деньги от казны.
Без меня были у меня Щебальский, Воронов и Майков. Последнего я еще застал. Был также Крамской, с которым я имел прения о картине Ге. Он находит, что она -- удивительная вещь, и я нахожу, что она удивительная по изображению Христа, который представлен в виде здорового, румяного парня, кручинящегося о какой-то неудаче. Майков согласен со мною, хотя находит, что во многом картина очень хороша. Да я о прочем не говорю, но Христос, Христос! Главное, она меня возмущает не сама собою, а тем, что служит выражением того грубого материализма, который хочет завладеть искусством, так же как нравственным порядком вещей.