26 марта 1859 года, четверг
Сегодня говорил я большую речь о затруднительном положении цензуры, сбитой с толку отсутствием правильной системы, руководящих основных начал и вмешательством сторонних властей. Я доказывал, что необходимо, чтобы цензура была сосредоточена и независима. Цель моя, между прочим, была та, чтобы поставить цензуру вне влияний и посягательств на нее Комитета и предоставить министерству народного просвещения действовать самому, без посторонних беспрестанных внушений.
"Что мы за сыщики, -- сказал я между прочим, -- что гоняемся за каждою мелкою статьею и мешаем только действовать цензуре, приводя ее в страх и окончательно сбивая с толку! Мы не полиция, -- мы здесь должны действовать как люди государственные, по высшим соображениям. Наше дело -- видеть общее направление умов, а не мелкие какие-нибудь цензурные промахи и отступления, за которыми пусть смотрит установленная на то власть". Это, кажется, понравилось членам, особенно Тимашеву, который вообще доступнее других разумным внушениям. Впрочем, и Муханов не возражал. "Дело Комитета даже, -- сказал я еще, -- не враждовать с общественным мнением и литературою, а защищать последнюю против таких господ, как Чевкины и проч."
Говорено было также о новом цензурном уставе. "Я старался сделать в нем две вещи -- пополнить устав 1828 года сообразно с новыми потребностями, представить для цензоров закон и устроить цензурную администрацию, сосредоточив ее в одной власти, Главном управлении цензуры. Дух устава -- либерально-консервативный". На это также никто не возражал. Вообще нынешнее заседание было любопытно тем, что я, как мне кажется, многое изменил в прежних понятиях Комитета.
Свободное копирование
